6
"Дети наши шляются, - отправила Авдотья письмецо на фронт, - и у меня нет сил что-нибудь сделать с ними".
"Я возьмусь лупить их, а они меня комплиментируют подобными словами".
"Тарантас у нас украли - кол тот вытащили из земли, к которому он был прикован".
"Тарантас этот отец купил недавно, когда ехал к нам. Теперь и денежки пропали и доходы меньше сделались".
"Должно быть, мне придется, дорогой супруг мой, отослать двоих детей на время к вашему отцу и к вашей тетеньке - которая просвирня".
Снова она стала поджидать Софроновну и выбежала ей навстречу, когда она ощупью, читая на ходу, вошла во двор с открыточкой:
"Я девка, - сообщала о себе просвирня, - и не очень смыслю в детищах. Но ладно, все равно, везите, я управлюсь как-нибудь".
С недельку еще медлили и наконец решились. Дед впряг в дроги мерина, набил травой мешок и положил его на дроги.
Все присели в кухне, встали и, подавленные, вышли. Дед уселся с девочкой. Перекрестились и, когда телега завернула за угол и стука ее колес не слышно больше стало, молча возвратились в дом.
А к дому приближалась уже и опять несла письмо Софроновна.
- Вам пишуть, не гуляють, - снисходительно сказала она.
Это свекор извещал Авдотью, что он скоро соберется в отпуск и тогда приедет и возьмет ребенка.
Письмецо это все очень похвалили, дед Матвей сказал, что почерк замечательный, Авдотья оживилась и еще раз рассказала, что отец ее мужа - письмоводитель, потому что у него простуженные ноги и другой работы из-за этого он никакой не может выполнять.
И, как и каждый раз, и дед и бабка с интересом это выслушали, покачали головой и, щелкнув по два раза языком, одобрили.
Он прибыл, и ему гостеприимно предоставили весь зал. Он спал там на кровати, а Авдотья ночевала в кухне на печи. Мальчишек же и Аверьяна выпроводили в сарайчик.
Дед Гребенщиков был жилистый, носил бородку клином и поверх рубахи надевал коричневый пиджак. Штаны на нем были сатиновые, черные, и по причине ревматизма он ходил не в сапогах, а в валеных калошах.
Он приехал вечером, а утром, обстоятельно поговорив со всеми, пожелал пройтись.
- Ну, Шурка, - подмигнув, сказал он, - ты меня веди, а завтра я тебя буду везти.
Тут он, довольный, посмотрел на всех, и все похохотали.
Тогда Шурка подошел к нему и подал ему руку. Он был низенький и важный, с красными щеками. Он надел картузик, и они отправились.
Неторопливо они шли, смотрели на ходу направо и налево и беседовали, а увидя лавку, заходили внутрь и приценивались.
Около вокзала дед купил себе и Шурке по стакану кваса и по прянику, а Шурка рассказал ему, как Ванька здесь хвалился под Преображенье, что продаст их дом и выгонит их.
- Ишь ты, - понегодовал на Ваньку дед, и скоро перед ними оказалась площадь, и на ней бараки и вагоны без колес.
Дед очень был доволен, когда Шурка сообщил ему, что это - помещения для беженцев.
Он быстро огляделся, высмотрел скамейку, поспешил к ней и расположился.
Вынув из кармана пиджака пенсне, он живо насадил его на середину носа и признался, что еще не видел, что это за люди - беженцы.
Тут Шурка удивился, и они, притихнув, стали смотреть молча на мужчин и женщин, выходивших из бараков и опять входивших, а потом к ним села, чтобы лучше разглядеть их, молодая мать с ребенком и они потолковали с ней.
Застенчивая, оправляя кофту и вздыхая, она им рассказывала, как в тот город, где она жила, прислали первых раненых и понесли от станции до лазарета, забинтованных, а люди подбегали к ним и клали на носилки деньги и расстраивались, а потом привыкли, проходили мимо и не взглядывали даже.
А когда солдаты стали отступать и угонять с собой скотину, чтобы не досталась немцам, было слышно, как за городом кричат коровы, потому что их не кормят и не поят, и тогда опять очень расстраивались люди.
- Всякого, должно быть, движимого можно было по дешевке накупить там, - сказал дед. Он поднялся и снял пенсне: - Ну, что же? Мы не будем более задерживать вас.
И они простились с ней и завернули на базар и там договорились с мужиком, который собирался завтра ехать по своим делам в Богатое, узнали цены и отправились домой, довольные друг другом и держа друг друга за руку.
На следующий день подъехал их извозчик, все присели в кухне, вышли и столпились возле отъезжающих и стали пожимать им руки.
- Шурочка, - расчувствовалась бабка и, закрыв лицо передником, завсхлипывала, - может быть, я не дождусь тебя, - а дед Матвей тихонько рассказал Гребенщикову, как один раз поругался с ней и крикнул ей, чтобы она издохла, а она ему - чтоб он; они поспорили, кто будет первым, и решили тянуть жребий, и вот жребий выпал ей.
- Я неграмотный.
с колокольнями и мельницами и купальщиков, бросающихся с бережков в ручьи.
В Богатом ночевали у Маланьи Яковлевны на заезжем, пили чай, и кипяток им приносили в большом чайнике с цветами. Шурке дед давал есть пряники и пояснял при этом, что теперь он не у матери, где видят только корки.
Утром они вместе умывались у крыльца и лили из ведра друг другу на руки, потом молились на Маланьины иконы, снова пили чай, ходили на базар, приценивались, сговорились с мужиком до Земляного и по случаю купили "Утешение болящим", сочиненное епископом Петром и отпечатанное в городе Казани.