12
Училище было коричневое, и фасад его, разделенный желобками на дольки, напоминал шоколад. К треугольному полю фронтончика был приделан чугунный орел. Он сжимал одной лапой змею, а в другой держал скипетр. В конце, где была расположена церковь, на крыше был крест.
Мне не очень везло в арифметике, и я искал встреч с Васей Стрижкиным. Часто я ждал его около вешалок или взбирался наверх, в коридор старшеклассников. Там против лестницы были часы. По бокам их висели картины: "Крещение Киева" и "Чудо при крушении в Борках". Под часами был бак красной меди и кружка на железной цепи. Надзиратель Иван Моисеич бросался ко мне, чтобы я убирался. Во время большой перемены мадам Головнєва продавала в гимнастическом зале булки и чай. Она была пышная женщина, полька, и Иван Моисеич любезничал с ней. Ее муж Головнєв, вахтер, низенький, стоя у печки, смотрел на них. Я становился с ним рядом, и все покупатели были видны мне. Но Вася и там не встречался мне.
Будрих, Карл, был брат Эльзы Будрих. Он жил возле кирхи, и мы вместе ходили домой. Он рассказывал мне, будто видел однажды, как один господин и одна госпожа завернули на старое кладбище и, наверное, делали глупости. Я побывал там. Репейник цвел между могилами. Каменный ангел держал в руке лиру. Телеги гремели вдали. Господ и госпож еще не было, и я сел на плиту подождать их.
- " Статские, - выбиты были на ней старомодные буквы, - советники Петр Петрович и Софья Григорьевна Щукины". - Я их представил себе.
Никого не дождавшись, я встал и, почистясь, отправился. Трубы домов и верхушки деревьев с попестревшими листьями освещены были солнцем. В трактире, над дверью которого была нарисована рыба, играла шкатулочка с музыкой. Кисти рябины краснелись над зеленоватым забором, заманчивые. - "Монументы, - заметил я вывеску с золотом, - всех исповеданий. Прауда". - Я вспомнил И. Ступель, мадонну у нее в заведении и Тусеньку.
Вскоре у нас побывала Кондратьева и пригласила нас на именины. - У нас теперь есть граммофон, - говорила она нам. А мы рассказали ей о живой фотографии. На именинах у нее было много гостей. Граммофон пел куплеты. Анекдот про еврейского мальчика очень понравился всем, и его повторили. - Но жалко, - сказал один гость, - что наука изобрела это поздно: а то мы могли бы сейчас слышать голос Иисуса Христа, произносящего проповеди. - Я был тронут. Андрей подмигнул мне, и мы вышли в "приемную". Снова я увидел на столике "Заратустру" и "Ревель". Андрей, разговаривая, нарисовал на полях "Заратустры" картинку. - "Черты, - подписал он под нею название, - лица".
Я спросил у него, рад ли он возвращению господ, и узнал, что без них он работал в депо, где он числится, хотя и состоит при Карманове. Серж был любезен. - Приятно, - сказал он мне, - быть знакомым с учащимся. - Наскоро инженерша напоила нас чаем и побежала к Софи. Мы остались вдвоем, похихикали и потом помолчали и послушали колокол. Серж рассказал мне, что Тусенька тоже приехала с дачи. - Она, - посмеялся он, - думала, будто ваша фамилия - Ять. - Оказалось, что есть книга "Чехов" в которой прохвачены телеграфисты, и там есть такая фамилия.
Пришел инженер. Он зажег электричество, которое проведено было к ним с железной дороги, и я отвернулся, чтобы не испортить глаза. Он присел к нам, и мы поболтали с ним. - Вообразите, - сказал я, - учащиеся пишут на партах плохие слова. - Части тела? - оживясь, спросил Серж. Я подумал об Андрее с "чертами лица" и о том, что предосудительно в присутствии друга вспоминать о других.
В воскресенье мы были в пожарном саду. Молодецкие вальсы гремели там, и пожарные прыгали наперегонки в мешках. Детям дали бумажные флаги и выстроили. По-военному я и Серж зашагали в рядах. Как из поезда, нам видны были в стороне от площадки деревья и листья, которые падали с них. Инженер похвалил нас. - Маршировка прошла очень мило, - сказал он. При выходе мы задержались и посмотрели на городовых, отгонявших зевак. - Да, - толкнул меня Серж и шепнул мне, что узнал для меня у Софи о Васе Стрижкине. Летом у него умер отец, и он служит в полиции.