• Приглашаем посетить наш сайт
    Андреев (andreev.lit-info.ru)
  • Письма Л. Добычина к М. Л. Слонимскому

    27 января <1925 или 1926>.

    Михаил Леонидович. Я получил от К. И. Чуковского письмо о его отъезде. Два рассказа, которые я раньше послал в «Современник», он рекомендует мне передать Е. Л. Шварцу. Они называются «Козлова» и «Нинон». Я пишу секретарше «Современника» Вере Владимировне Богдановой, чтобы она эти рукописи Шварцу передала (между прочим, они вполне цензурны). Не устроите ли Вы, чтобы Шварц их получил?

    К. И. пишет, что рассказы следует поместить в журн. «Ленинград». Я предоставляю их на Ваше усмотрение.

    Не можете ли Вы сообщить мне личный адрес Чуковского (петербургский) — он мне нужен потому, что Чуковский предлагает остановиться в его комнате на случай моего приезда в Петерб., а адреса я не знаю.

    Ваш Л. Добычин.

    На отдельном листе:

    Чуковский пишет, что он начал бы Ерыгина со второго абзаца. Первый абзац необходим. Там следы от волос на песке, в четвертой главе — следы от сена на снеге, оттого и написано «что-то припомнилось». Не выкидывайте, пожалуйста, первого абзаца.

    Л. Доб.

    10 апреля.

    Дорогой Михаил Леонидович. Не рассердтесь на меня за просьбу написать, получили ли Вы мои Рукописи.

    Сегодня я понаслаждался замечательною песней «Любо парижанке», исполнявшейся на речке тремя пьяницами:

    Любо парижанке

    Мужское сердце покорять.

    «Лавровых» я на днях вручаю Цукерманше для библиотеки, чтобы Вы славились и здесь.

    Я тоже (простите) придумал один Роман, только некогда писать. Если можно, то кланяюсь Вашей жене. Что она шьет к лету?

    Л. Добычин.

    Открытка. Штампы: Брянск — 11.4.27

    Ленинград — 12.4.27.

    16 апреля <1929>.

    {Видимо, «16 апреля» — описка. На конверте штампы: Брянск — 17.5.29, Ленинград — 21.5.29.}

    Сочинение это я до октября вышлю. От Каверина я действительно получил письмо — чтобы послать «цикл рассказов вроде „Встреч с Лиз“» для сборника, в котором будут следующие новаторы: Тихонов, Заболоцкий и Олеша. А я — тоже новатор. Это очень мило, и я на всякий случай даже сохранил — показать кому-нибудь. Только — нeкому.

    У нас внезапно наступило лето, и я уже пять раз купался и один раз Внимал Соловью — случайно, проходя мимо. Сады с оркестрами и эстрадами открылись (состоялось открытие), одного гуляющего зарезали впотьмах, а в Бежице (десять верст от нас) двоих повесили: интеллигентские течения среди молодежи.

    Какая-то мадам прислала мне письмо, что Бабель — это кружевной гипюр (не то кремовый гипюр, я забыл), а я — лес в инее при луне и должен обязательно познакомиться с Бабелем, а кроме того — я вроде Петера Альтенберга (а я не знаю, что это еще за Петер),

    Вам (простите, я с сохранением дистанций) присылают письма мадамы?

    Кланяюсь. Простите, что так длинно.

    Л. Добычин.

    11 июня (1930).

    Дорогой Михаил Леонидович (ибо Вы, по предположениям, должны уже прибыть). В ваше отсутствие у меня происходило крайнее оживление на фронте переписки с Идой Исаковной. В частности, я совещался с И. И. по вопросу о названии книжки. В конце концов я думаю, что не назвать ли ее скромно «Хиромантией». Если Вы одобрите, то я (если нужно) пошлю об этом письмо Алянскому.

    Я прибыл сюда в разгар весеннего сезона и кипения страстей. У нас в саду (при доме) несколько дней жил соловей. Гремело происшествие с летчиком. <...> Много и других историй произошло с участием Любви.

    Я писал уже Иде Исаковне, что мне удалось побывать в колхозах. Против станции было гороховое поле. Посреди гороха были расставлены — на ножках — корытца с патокой для привлечения бабочек и отвлечения их от гороха. В горохе же стояли крест и шест с красной звездой — под крестом закопали 500 деникинцев, а под шестом 2000 красноармейцев. В райисполкоме я получал лошадей. Приходили раскулаченные и просили, чтобы им выдали корову.— Подавайте заявление,— говорила секретарша и подмигивала мне на них.— Какие у хозяйства должны быть признаки, чтобы получить обратно часть скота? — спрашивали они канцелярским слогом.— Этого вам не нужно знать,— говорила секретарша,— достаточно, что председатель сельсовета знает.— И опять подмигивала мне: — Захотели, чтобы им сказали признаки! — Явилась председательница сельсовета в армяке и туфлях: — Можно взять у Батюшки дом, который он отдает даром под ясли? — Нельзя,— не разрешила секретарша,— что это за подачки от попов? — А председательнице все-таки хотелось получить поповский дом.— Заведующая яслями мне говорила, это можно,— мялась она.— Заведующая яслями не знает Линии,— сказала секретарша,— что она прошла? — двухнедельные курсы, только и всего.

    Председателя колхоза не оказалось дома. У него в избе ползали по земляному полу дети с выпачканными чем-то черными физиономиями. На нарах, черными подошвами вперед, валялись две босые бабы.— Опять нагадила,— вскочила председательша и, подскочив к девчонке, привела в порядок пол, насыпав на него земли.— Идите в сельсовет,— сказала она.— Председатель там на пленуме.

    На сельсоветском пленуме, когда я пришел, обсуждались четыре акта ревизионной комиссии при каком-то, я не разобрал, уполномоченном. Все акты — одной и той же ревизии. По одному недоставало 126 рублей, по другому — 104, по третьему — 93, по четвертому — 52 рубля.— Это колыбель для воспитания растратчиков,— воскликнул председатель сельсовета и ударил себя в грудь.— Да он еле говорил: постойте, я найду какие-нибудь документики,— оправдывалась председательница ревизионной комиссии, учительница.

    О Населении я узнал, что с начала уборки до зимы оно не моется (не моет лица, рук и ног; остальные принадлежности вообще никогда не моются, ибо бань нет), потому что нет расчета — все равно опять запачкаешься. Вечером я видел поэтическую сцену на завалинке: молодые люди собрались над книжкой — Лермонтов с картинками.— Калашников,— рассказывал хозяин книги,— вызвал его на кулачную дуэль, и царь велел его повесить. Вот стоит палач с ножом, а он прощается с своими братьями: здоровые они какие, здоровей его.— Охота тебе,— проходя, остановилась учительница, неудачная председательница ревизионной комиссии,— читать! — Кому же и читать, если не мне? — ответил он. В избе трещали два сверчка и хрюкали подсвинки.

    Один колхоз мне подвернулся кулацкий. Дома были с деревянными полами, крыши — не соломенные, председатель с страшно тонким обхождением.— Вот наша культура,— сказал он, вводя меня в дом. Все было очень чисто вымыто — под вознесенье.— И хотят нас поровнять с этими дикарями. Как, скажите,— с интересом спросил он,— дальнейшая политика будет — к развитию колхозов или к прекращению? — К развитию,— степенно ответил я, и он взмахнул рукой: — Довольно! Больше ничего не надо! — Отвозил меня молоденький колхозник.— Мы одни по всему сельсовету не разбежались из колхоза,— сообщил он,— нам спокойнее в колхозе: восьмерых у нас хотели раскулачивать, едва отстали.

    Много и другого поучительного было, так что если бы все описать (как кончается евангелие Иоанна), то весь мир не мог бы вместить этих книг.

    Вниманию Иды Исаковны позвольте предложить случай (это уже — в городе), с одной девицей, которая потеряла, где зад ее платья и где перед, и никак не может найти.

    Кланяюсь.

    Ваш Л. Добычин.

    27 августа.

    {Милая странность (фр.).}.

    Если вы собираетесь уехать на октябрь, то Фома, по-видимому, приближается к концу. Когда он будет напечатан книгой, я дорвусь наконец до прочтения оного (будучи ненавистником «Звезды»).

    Сметаничу {В. О. Сметанич — критик, переводчик, впоследствии печатавшийся под псевдонимом Стенич} я хотел бы сообщить, что по наведенным мною справкам Мангаттан по-американски называется «Манхaттэн», а не «Манхттэн», но не знаю его адреса.

    Какая рукопись Вени Каверина подвернулась Кошке: не «Брат» ли «и его шпага»? если оная, то как она Вам нравится? Не напишу ему, так как не помню его адреса (этот абзац кончается одинаково с предыдущим).

    Последний вопрос (задаю чертовски заинтересованный): кто этот прекрасный юморист и вообще хороший человек, человек со вкусом, который признает мою квалификацию?

    Мерзавка Элисо все еще не показывается. Вместо этого был Марк Иванович Сагайдачный — научно-показательные сеансы гипнотизма — и комедия в 6 частях «Крупная неприятность», зрелище действительно лишенное всякой приятности и почему-то вызвавшее у меня большое подозрение, что сценарий сочинен Колей Никитиным,

    Я нанялся с начала сентября на постройку электрической станции — третья остановка по железной дороге. Поезд отправляется из Брянска без двадцати в шесть утра, сидеть там с семи до четырех и возвращение в Брянск в половине шестого. Теперь же у меня свободный промежуток, поливаемый дождем.

    Примерно уже месяц, как жизнь стала в высшей степени отрадной благодаря отменному обилию груш и яблок. Тень же на нее наводит исчезновение мелких денег, без которых ни к мороженщику, ни к кинематографу, ни к продавцу сапожной мази нет подступа.

    «В наборе», «верстка» — так как я не Профессионал, то ничего в этом не понимаю. Через сколько приблизительно месяцев будет готово — это я, конечно, понял бы.

    Чтобы закончить поэтически: началась осень, черт возьми, летает паутина и мелькает желтый лист на зелени дерев.

    Ваш Л. Добычин.

    Только что узнал, что появилось затруднение с уксусной эссенцией.

    На конверте: Ленинград. Ул. Марата, д. 3, кв. 4. Михаилу Леонидовичу Слонимскому. Штамп: Брянск — 27.8.30.

    9 марта.

    Дорогой Михаил Леонидович. Не сочтите нескромностью, что я собираюсь переезжать в Ленинград, Мне отвели комнату Косова на углу проспекта 25 октября и Володарского. Но будет еще одно заседание комиссии из Казакова, Маргулиса и Чумандрина, на которой все это может полететь прахом.

    Если позволите, очень прошу Вас сделать внушение этой комиссии, чтобы в отношении меня она оставила все без перемен. Ее члены, конечно, не знают, что я их большой литературный поклонник,

    Ваш Л. Добычин.

    На конверте: Заказное. Ленинград. Ул. Марата, д. 3, кв. 4. Михаилу Леонидовичу Слонимскому.

    Добычин, Брянск, Октябрьская, 47.

    Штампы: Брянск — 9.3.

    Ленинград — 11.3.34.

    5 апреля.

    Дорогой М. Л. Попробуем сделать в Ерыгине некоторые перемены.

    1. В конце первой главы последнее слово вместо «РКП(б)» — просто «РКП».

    Если и этого мало, то можно: «Начдив уехал, увозя воспоминание о честной беспартийной, спасшей его жизнь».

    2. Во второй главе речи иностранцев изобразить так: «Обманутые буржуазной прессой, они никак не ожидали того, что им пришлось увидеть».

    3. Конец четвертой главы переделать, начиная с «слушает трели и пьет чай» и пустить так: «...чай.— Товарищ Ленинградов,— оборачивается Гадова,— я больше не могу молчать.— И открывает о епископе.— Вы знали и не доносили,— говорит товарищ Генералов, и его любви — как не было. Снова он тверд как скала, и впредь его уж не завлекут в буржуазные сети».

    Если нужно, можно выпустить в третьей главе фразы «шагает рота...» и «расскандалился безработный...», но лучше оставить, без них будет куце.

    Пожалуйста, попробуйте это устроить: может быть, тогда пройдет. Мне кажется, главное дело — в этих местах. Можно еще пропустить, что мать, возвращаясь из клуба, плевалась: но лучше бы оставить (это в четвертой главе).

    Ваш Л. Добычин.

    5 июня.

    Дорогой Михаил Леонидович. Благодарю Вас за письмо. Я страшно ждал его, и оно пришло в тот самый день, когда, по моим расчетам, должно было прийти.

    Благодарю Иду Исаковну за ее приписку. Кланяюсь.

    Ваш Д.

    Дорогой Михаил Леонидович. Может быть, Вы разрешите мне вместо «надоев уже нам», написать «перестав уже нас занимать».

    Л. Добычин.

    По поводу того, что «надоев» встретило с Вашей стороны отпор, я вспомнил заголовок:

    Леди Астор дает отпор антисоветским выпадам герцогини Этолл. 9/VIII

    Брянск,

    Губстатбюро

    29 августа (карандашная пометка М. Л.: 26?)

    Я ушиб ногу и т. д. С ногами — эпидемия: мать и сестра тоже поушибали ноги — до того, что их отправили залечивать на Кавказ. А я ушиб только позавчера, так что не знаю, отправят куда-нибудь или сойдет так.

    Кланяюсь Иде Исаковне.

    Л. Добычин.

    20 июля.

    Можно ли под заглавием написать «Зайцеву»? — потому что это и на самом деле — Зайцеву.

    Посылаю Вам портрет Федора Гладкова из «На посту»: больше похоже на тов. Крупскую в детстве.

    Чем Вам понравилось? Тем, что не похоже, что это я писал?

    Лето кончается, а я ничего не сделал. К «Похоронам» с тех пор не прибавил ни строчки. А Вы, должно быть, написали восемь романов.

    Кланяюсь.

    Ваш Л. Добычин.

    1 июля.

    Дорогой Михаил Леонидович. У Вас сделался совершенно новый почерк, и из Вашего письма я разобрал только три места:

    2. Попреки страстью к

    а) Коле и "o" которые действительно "y"

    б) Эрлиху, o очень милы.

    Вчера я получил письмо от Шварца — он просил Вам кланяться.

    В конце у Вас я разобрал еще, что «если будете писать, то буду отвечать», и это место показалось мне исполненным

    а) гордости и

    б) кокетери.

    Цукерманша получила из Смоленска вызов на соревнование — три пункта приняла, три отклонила и в один внесла поправки.

    Брянск, Губстатбюро

    Дорогой Михаил Леонидович.

    Позвольте попросить Вас написать мне, можно ли что-нибудь сделать с этими двумя рассказами.

    Л. Добычин.

    23 мая.

    Дорогой Михаил Леонидович. Не откажите прочесть эту Первую Часть и написать мне 1) как Вы находите ее, 2) можно ли ее где-нибудь напечатать — это мне было бы чрезвычайно желательно на предмет получения Платы.

    Что происходит с теми двумя рассказами, которые я Вам отправил? По-видимому, с ними ничего не выйдет.

    Извините почерк. Переписывать я ненавижу, и очень некрасиво получается.

    20 апреля.

    Дорогой Михаил Леонидович. Простите, что я еще раз прошу написать, получили ли Вы мои рукописи. Мне очень не хотелось бы, чтобы они потерялись, потому что переписывать еще раз навряд ли я когда-нибудь соберусь.

    Взять же их у Вас — найдется случай, отсюда иногда ездят в Петербург, и я смогу кого-нибудь попросить зайти за ними.

    Я потому пишу про «взять», что с печатаньем — не думаю, чтобы что-нибудь могло выйти. Мне суждены всего два читателя: 1) Вы, 2) Корней Иванович с семейством (две с половиной строки тщательно зачеркнуты.—Вл. Б.).

    31 марта.

    Дорогой Михаил Леонидович. Благодарю Вас за согласие заботиться о тех предметах, которые Вы перечислили в Вашем письме.

    Естественное освещение, как Вы предсказывали, в самом деле наступило.