Мешков Валерий Алексеевич,
кандидат технических наук.
Почтовый адрес: Евпатория, Крым, ул. Коммунальная, 8.
Статья по докладу. XII Международный форум русистов Украины (15-19 марта 2012 г., Крым, Евпатория)
Писатель Леонид Добычин и русистика
Русистика – в узком смысле, это область филологии, изучающая русский язык и русскую литературу, фольклор и культуру русского народа, в более широком смысле – совокупность наук о русской культуре, языке, литературе и фольклоре. Однако во многих случаях и такие границы весьма условны, русистика часто требует также исторических, краеведческих исследований, привлечения самых разных областей знаний, в общем, может охватывать все то, что относится к понятию «русский мир».
Соответственно творчество любого писателя может изучаться как в узком смысле – языка, стиля, художественных достижений и литературных достоинств, так и в широком подходе, с учетом времени, среды, окружения – всех существенных факторов, влияющих на жизнь и судьбу человека и отразившихся в произведениях писателя.
Подобные тенденции можно проследить в современной русистике, занимающейся изучением литературного наследия Леонида Ивановича Добычина (1894-1936). Основным научным центром таких исследований по праву может считаться Даугавпилсский университет (Латвия), имеющий кафедру русистики и славяноведения.
С 1990 года там проводятся Добычинские чтения, выпускаются сборники научных статей. В 2011 году были проведены 10-е чтения, и недавно вышел 7-й Добычинский сборник. Интерес этого латвийского города к Добычину объясняется тем, что писатель родился в Люцине (ныне Лудза, Латвия) 5 (17) июня 1894 года, но в 1896 году семья переехала в Двинск, как тогда назывался Даугавпилс. В нем прошли детство и юность писателя, а впоследствии автобиографические мотивы и реалии дореволюционного Двинска, тогда входившего в состав Российской империи, стали основой неоконченного романа Добычина «Город Эн».
В 1911 году, окончив в Двинске реальное училище, Добычин поступает в Петербургский политехнический институт на экономическое отделение. Но из-за материальной необеспеченности (отец, земский врач умер еще в 1902 году, мать, акушерка, растила пятерых детей) он смог окончить только 3 курса. С 1915 года работал в различных регионах империи, в основном в органах статистики. Революция застала в Петрограде, но трудности и неурядицы тогдашней жизни заставили Добычина в 1918 году переехать в Брянск, где к тому времени оказалась семья.
Брянск стал еще одним знаковым местом для Добычина, впоследствии отразившимся в его рассказах. Пришлось работать в советских учреждениях на незначительных должностях, жить в трудных жилищных условиях вместе с матерью и сестрами. И в такой обстановке в 1920-х годах, «на швейной машинке» вместо письменного стола, он начал писать рассказы, решив посылать их влиятельным, по его мнению, литераторам и изданиям. Первую рукопись – сборник из пяти рассказов «Вечера и старухи» Добычин в 1924 году послал Михаилу Кузмину и всего лишь просил дать отзыв о своих «беллетристических изделиях». Ответа не получил, видимо потому, что эти рассказы в некотором смысле выглядят пародией на прозу Кузмина. Но рукопись сохранилась в архиве Кузмина в ЦГАЛИ и опубликована в годы перестройки.
И все же в 1924 году состоялся писательский дебют Добычина в журнале «Русский современник». «Крестным отцом» для Добычина стал редактор журнала Корней Чуковский, опубликовавший рассказ «Встречи с Лиз». Вскоре журнал закрыли как идеологически вредный. Шефство над Добычиным Чуковский передал Михаилу Слонимскому, в то время заметному писателю и литературному деятелю. В дальнейшем он много помогал Добычину с публикациями в различных изданиях. В 1927 году у Добычина вышел уже сборник рассказов «Встречи с Лиз» (94 стр.), критикой почти не замеченный. Зато следующий сборник рассказов «Портрет» (1931) удостоился разноса в «Литературной газете» под заголовком «Позорная книга», хотя его содержание мало отличалось от первого сборника. Просто времена менялись.
Добычину, живущему в провинции вне литературной среды, было трудно «идти в ногу со временем», а возможно, он был человек устойчивых взглядов, приспосабливаться и «перестраиваться» не умел и не желал. В 1927 году советская власть нанесла свой первый удар по семье писателя – был арестован и вскоре расстрелян его младший брат.
Это отражается на писательской деятельности Добычина – три года он ничего не публикует, три года не переписывается с К. Чуковским [1].
В 1930 году в журналах публикуется 4 рассказа, и в конце этого года у Добычина выходит сборник «Портрет» (110 стр., дата выхода указана 1931). В период подготовки этого издания Добычин написал рассказы «Чай» и «Матерьял» и просил М. Слонимского помочь включить их в сборник. В феврале 1931 года посылает эти рассказы К. Чуковскому, и на этом их переписка заканчивается. Причина этого лежит на поверхности – эти два рассказа были остросатирическими, и советским официозом могли быть восприняты как явно антисоветские. Переписка со Слонимским тоже прерывается на два с половиной года. Скорее всего, Чуковский и Слонимский, люди семейные, не хотели рисковать и «дразнить гусей».
После этого Добычин снова ничего не публикует три года, но в марте 1933 года отсылает Слонимскому рукопись сборника «Матерьял»: «Хотя она, как Вы мне написали, и неосуществима, но пусть, если Вы позволите, полежит у Вас» [2]. К чести семьи Слонимских, они эту рукопись сохранили до лучших времен.
В этом же письме Добычин сообщал о работе над романом: «…сочинено уже девять глав <…> задерживается отсутствием: а) в течение всей зимы электричества, б) в течение более чем месяца – керосина, в результате чего испытывается недостаток освещения, выходные же дни посвящаются стоянию в очередях». В подобном стиле Добычин и в своих рассказах описывал жизнь «простого советского человека» того времени.
С помощью Слонимского начало романа было опубликовано в московском журнале «Красная новь» (№5, 1934), а в 1935 году «Город Эн» был издан в Москве в издательстве «Советский писатель», хотя библиографы часто указывают Ленинград [3]. Но после резкой критики сборника «Портрет» Добычин уже ничего не смог опубликовать в Ленинграде. Уже упомянутые рассказы «Чай» и «Матерьял» (1930), а также рассказ «Дикие» и повесть «Шуркина родня» изданы в конце 1980-х и начале 1990-х годов.
Все же в Ленинграде был довольно солидный круг литераторов, ценивших творчество Добычина. Кроме семьи Чуковских и Слонимских, это К. Федин. В. Каверин, Е. Шварц, Л. Рахманов, Н. Степанов, Г. Гор и др. В 1934 году его приняли в Союз писателей, он получил комнату в Ленинграде и стал профессиональным литератором. Положительные отзывы о романе Добычина представили в издательство Ю. Тынянов и Ив. Катаев.
Редактором издания «Города Эн» стал известный критик К. Зелинский, некогда примыкавший к конструктивистам во главе с И. Сельвинским. В своем отзыве он отмечал: «"Город Эн" Добычина написан от первого лица и представляет из себя по характеру повествования нечто вроде "детства и отрочества" автора. Это быт мелкобуржуазной и буржуазной интеллигенции до революции. Место действия – Польша, Москва, Крым».
120 тысяч человек [5, с.264]. С Польшей роман связан только тем, что город был многонационален, в нем жили и поляки, и они часто встречаются среди персонажей Добычина.
Интересно, что Зелинский видел большой потенциал писателя и его произведения: «Меткие зарисовки, в меру иронические. Хороший язык. «Город Эн» может быть издан и в таком виде, но надо просить автора продолжить его. По размеру эта вещь мала, она не достигает и 5 листов. И потом она как-то не кончена, читатель ждет продолжения. Повесть воспринимается как экспозиция большого полотна» (15/V -35 г.) [4, с. 175-176]. О том, что «весьма интересно, как он <Добычин> поведет роман ближе к нашим дням, и сможет ли» писал и Слонимский редактору «Красной нови» В.В. Ермилову.
Увы, этим ожиданиям не суждено было сбыться. 1936 год начался компанией борьбы с формалистическим искусством, объявленным чуждым социалистическому реализму. 10 марта на общемосковском собрании писателей «Город Эн» назвали «ненужной книгой». Зелинский сразу от нее отрекся, признав, что «слиберальничал» [6, с.498]. 25 марта в Ленинграде Добычин и еще около 400 литераторов пришли в Дом писателя имени Маяковского на дискуссию о формализме. Главным обвиняемым стал Добычин, которого критики Добин и Берковский объявили «врагом советской литературы и советской власти». По воспоминаниям Каверина, ответ Добычина на эти обвинения был: «К сожалению, с тем, что здесь было сказано, я не могу согласиться» [6, с.199]. Он сразу ушел, и вскоре исчез. Как через много лет вспоминала М. Чуковская: «Он сгинул безвозвратно и навсегда…» [4, с.15].
С тех пор не выходили издания Добычина, а также публикации о нем. Возвращение писателя по-настоящему началось только в самом конце 1980-х благодаря усилиям В. Каверина, В. Бахтина и др. [7]. Наиболее полное издание сохранившихся текстов Добычина осуществлено в Санкт-Петербурге в 1999 году [8]. Московское издание состоялось не так давно [9]. Однако тиражи этих изданий были невелики (5 и 4 тысячи экз.) и их трудно найти, например, в Крыму. В настоящее время назрела необходимость нового издания с полноценным научным аппаратом и комментариями с учетом исследований, проведенных за прошедшие годы [7, с. 123]. Образцом может служить издание романа «Город Эн», осуществленное в Даугавпилсе [10].
Хотя большинство исследований носили и носят традиционно филологический характер, однако со временем выяснилась необходимость более широкого подхода к изучению текстов Добычина. Упомянутое издание «Города Эн», благодаря многолетним исследованиям А.Ф. Белоусова, позволило выявить исторический контекст романа, соотнести с ним «реальный комментарий» из жизни Двинска 1900-х годов. Как отмечается в [7, с. 120], «Белоусовым были раскрыты не только прототипы добычинских персонажей, но и прослежена их история, их судьба, в некоторых случаях совершенно фантастическая». Все это потребовало огромной кропотливой работы в российских и зарубежных архивах, далеко выходящей за рамки обычных текстологических исследований.
Подобные изыскания проведены Э.С. Голубевой (Брянск) в отношении брянского периода в жизни и творчества писателя, его биографии и родословной. Как отмечал А.Ф. Белоусов в предисловии к ее книге [11]: «От многих других исследований, которые в основном анализируют художественные особенности прозы писателя, ее отличает интерес к биографии Л. Добычина <…> благодаря ее долгим и кропотливым трудам выясняется культурно-исторический контекст его брянских рассказов. Изучение творчества Л. Добычина начинает опираться на твердую фактическую основу».
До 2007 года вне поля исследования оставалась крымская, точнее евпаторийская сюжетная линия в романе «Город Эн». Впервые она была рассмотрена в работе автора [12]. Хотя «евпаторийская глава» романа в романе единственная, но она является центральной в «Городе Эн» и несет важную смысловую нагрузку: в Евпатории происходит переход героя от детских иллюзий к первым разочарованиям юности.
Вместе с тем, как и «двинские» и «брянские» тексты Добычина, «евпаторийский текст» также насыщен реалиями «времени и места», представляет интерес для историка и краеведа. Изучение его с этой точки зрения [13], подтвердило справедливость суждения Э. Голубевой: «Добычин порой статистически точен в фиксации места, события, факта и даже фамилии» [11, с. 7]. Кроме того, удалось найти аргументы, подтверждающие факт реального приезда Добычина в Евпаторию в описываемый период.
В дальнейшем оказалось, что о Евпатории и Крыме Леонид впервые мог узнать от своих родных – отца Ивана Адриановича и дяди Павла Адриановича. Они были участниками VII съезда русских естествоиспытателей и врачей в Одессе в 1883 году [14]. После съезда желающим был предоставлен пароход для экскурсии по Крыму. П.А. Добычин был не только земским врачом, но как нередко в то время, талантливым публицистом. Его интереснейшее описание экскурсии впоследствии было издано [15], и ныне имеется в библиотеках, например в «Таврике» (Симферополь). Но, судя по всему, эта работа оставалось невостребованной краеведами и историками. Ее изучение позволило получить новые краеведческие сведения о Евпатории и Крыме того времени, оценку состояния здравоохранения и лечебных ресурсов [16, 17].
В настоящее время автором продолжается изучение евпаторийской сюжетной линии, связанной с персонажами «Города Эн» – семьей Кармановых. Их прототипами в Двинске является семья инженера Боряева [18]. Недавно удалось обнаружить архивные документы, относящиеся к покупке инженером участка в Евпатории, нотариального оформления сделки, вступления во владение, уплаты налогов и т.п. Их даты удивительным образом совпадают с хронологией романа «Город Эн», а ведь автор создавал его тридцать лет спустя, и тем не менее сохранил в памяти такие второстепенные для него события!
Кроме того, длительное изучение текстов Добычина в различных аспектах привело к предположению, что они содержат скрытый пародийный и сатирический смысл. Эта составляющая произведений парадоксальным образом раскрылась через расшифровку пародии Ю. Тынянова на Добычина, впервые опубликованной в [19]. До этого полагали, что это пародия на стиль и художественные особенности прозы Добычина [20], но это пародия на «Город Эн». Все ее персонажи имеют соответствие в литературной среде Ленинграда 1930-х годов. «Мерзавец» – влиятельный в то время в писательской среде Алексей Толстой. «Папа» – Корней Чуковский, который помог Добычину и Тынянову стать писателями-беллетристами. «Дрейфус» – это Л. Добычин, а «братья Клюгге» – Серапионовы братья, творчество которых («рыба») было с душком, по мнению Ольги Форш (мадам Лунд) и т.д. Аргументы и доказательства приводятся в работе автора [21].
Расшифровка пародии дает ключ к аналогичной расшифровке «Города Эн». Персонажи тоже имеют соответствие в писательской среде Ленинграда, пародируются их произведения и они сами. «Страшный мальчик» Серж Карманов соответствует Алексею Толстому. Рассказчик наделен некоторыми чертами и биографическими подробностями Корнея Чуковского. Пересмешник Андрей в некоторых эпизодах напоминает Тынянова и т.д. Изучение этого содержательного аспекта романа «Город Эн» еще ждет будущих исследователей.
Малоисследованными остаются и сатирические моменты в текстах Добычина. Эта задача является непростой, т.к. многие обстоятельства жизни советского общества 1930-х годов современному человеку понять и объяснить с каждым годом все сложнее. Кроме того, многие исследователи предпочитают не замечать «антисоветскую» направленность сатиры писателя. Здесь мы сталкиваемся с воздействием идеологии на русистику, потому что настоящая наука не может от нее зависеть, и для науки нет «запретных тем» и «запретных версий». Между тем именно с этим столкнулся автор, пытаясь опубликовать работу о рассказах Добычина, не изданных при его жизни [22].
Идеологические установки прошлого, а возможно, и не только прошлого, проявляются в проблеме исследования обстоятельств гибели Добычина. Большинство работ, где затрагивается эта тема, заканчиваются ритуальным утверждением о самоубийстве Добычина. Парадоксальным образом это «самоубийство» оказалось связанным с «самоубийством» Сергея Есенина. В обоих случаях доказательств самоубийств нет, это были преступления, а в «операциях прикрытия» участвовал один и тот же литератор, имеющий отношение к «органам».
Обстоятельства гибели Есенина тщательно исследовались автором независимо от других исследователей, и не в литературном, а в правовом поле [23]. В настоящее время опубликованы многие документы, в том числе родственников поэта [24], которые в советское время были недоступны для исследования. Никакая другая версия, кроме официальной, десятилетиями даже не обсуждалась. Только недавно издан объемный сборник документов и публикаций, отстаивающих версию убийства Есенина [25]. По мнению автора, доказательств преступления более чем достаточно, а отсутствие официального признания этого факта объясняется идеологическими причинами [26].
Нынешняя власть, ставшая наследницей СССР, до сих пор не хочет признать, что в советское время политический террор и «нарушения социалистической законности» доходили даже до преступных убийств сограждан. Для их прикрытия лживые версии десятилетиями вбивалась в мозги населения, а их восприятие не требует умственных усилий, и охотно принимается даже образованной массой, в том числе и литераторами и филологами.
В случае Добычина эта ложь еще более вопиющая, чем о гибели Есенина. Тело писателя, по официальным сведениям, не было найдено, могила его неизвестна. На каком же основании в КЛЭ утверждается о его самоубийстве? [27]. Такой вопрос задавался автором А.Ф. Белоусову, который тоже утверждает: «Так считали люди в 1936 году, потом это мнение и вошло в КЛЭ». К сожалению, здесь выражено непонимание того, что вопросы о смерти любого человека решаются в правовом поле, а не мнением, хотя бы и массы людей.
Даже в советском законодательстве существует правовая процедура в случаях исчезновения граждан: «Гражданин может быть объявлен умершим, если по месту его постоянного жительства о нем нет сведений на протяжении трех лет, а если он пропал без вести при обстоятельствах, угрожающих смертью или дающих основание предполагать его гибель от определенного несчастного случая – в течение шести месяцев» [28, с. 334]. Никакой правовой процедуры, чтобы в таких случаях объявлять человека самоубийцей, не существует, это абсурд. Но как кто-то заметил: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Жаль, что в случае Добычина в этом приняли участие литераторы и филологи.
Аргументы того, что к исчезновению Добычина были причастны советские партийные органы и НКВД, представлены в Приложении.
Мы и сегодня сталкиваемся с тем явлением, о котором говорил в своей нобелевской лекции русский ученый Иван Павлов в 1918 году: «русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует <…> слов, а не изучением жизни».
Настоящий писатель, как и настоящий ученый, прежде всего занимается изучением жизни. Писатель Л. Добычин пристально изучал настоящее и прошлое, в своем творчестве он шел от факта и от жизни, он действительно проверял смысл каждого слова в своих произведениях. Вот почему его творческое наследие сегодня представляет интерес для русистов многих стран.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Существует много субъективных мнений о событиях конца марта 1936 года, когда на дискуссии о формализме в Ленинграде именно Добычин был назван не только формалистом, но и «монстром», «врагом советской литературы и советской власти» [29]. Об этом писали не только очевидцы, как Каверин [6, с.198-205], но и исследователи уже нашего времени [30].
С течением времени, с появлением новых документов и исследований, картина происходившего становится более осмысленной и понятной. Исследователь цензурных запретов в СССР А. Блюм обнаружил в партийном архиве документы, касающиеся докладов руководства ленинградского НКВД лично Жданову [31].
Так что «ликвидацией» писателя Добычина, так же как это было прежде, как это будет в будущем, закулисно руководили «видные» партийные деятели. 29 марта 1936 года в спецсообщении Секретно-политического отдела НКВД сообщалось: «Добычин прорабатывался нами, как антисоветски настроенный, автор ряда запрещенных органами цензуры произведений». Но и на дискуссии о формализме, и ранее Добычин объявлялся врагом и травился за опубликованные с разрешения цензуры произведения, в основном за «Город Эн». Это противоречие до сего времени не было осмыслено, а именно оно дает ключ к пониманию последующих событий.
Вскоре после дискуссии Добычин «исчез». После него не обнаружили никакого архива и рукописей, а по сообщению сексота «Морского» 27 марта Добычин передал ему «свою комнату, членский билет Писателей, паспорт – за ненадобностью». При этом якобы заявил: «Я собираюсь уезжать из Ленинграда». Здесь опять противоречие, если человек собирается уезжать (особенно в «далекие края», как успел Добычин написать Николаю Чуковскому), то паспорт ему будет нужен. Как из этих донесений, так и других источников (Слонимский) известно, что писательство материально не обеспечивало жизнь Добычина в Ленинграде, поэтому он и ранее собирался найти работу или службу.
Но поскольку публично объявили Добычина «врагом», а он не каялся и не обещал исправиться, то его ожидало исключение из Союза писателей, арест и, либо заключение, либо высылка из Ленинграда.
Вместо этого произошло «исчезновение», которое в настоящее время «среди литераторов и филологов» принято объяснять самоубийством писателя. Иногда высказывается другая маловероятная версия, что Добычин сумел ускользнуть от НКВД и где-то в глуши и безвестности доживал свой век.
Дело в том, что тело Добычина не было найдено, его могилы не существует. В таких случаях предусмотрена юридическая процедура, когда суд может признать гражданина «безвестно отсутствующим» или «объявить умершим» [28]. Но никакой юридической процедуры, чтобы в таких случаях «объявить гражданина самоубийцей», не существует.
Тем не менее, такое абсурдное, не имеющее доказательств утверждение, можно прочитать во многих предисловиях к изданиям Добычина, в мемуарах, статьях, диссертациях и монографиях. В. Каверин по этому поводу тоже высказался странно: «Он покончил жизнь самоубийством, но на деле был беспощадно убит» [6, с. 192].
Эта фраза наводит на мысль, что в советское время люди просто боялись высказать, даже как версию, более вероятное суждение, что к «исчезновению» Добычина причастен НКВД. Другие высказывания Каверина по поводу гибели Добычина в книге «Эпилог» (1989) также носят противоречивый характер. В одном месте он рассуждает так: «Мне кажется, что Добычин покончил с собой с целью самоутверждения. Он был высокого мнения о себе». Но в таком случае человек, выступивший против «всех», не струсивший, оказался на высоте положения, одержал моральную победу. Добычину не в чем было себя упрекать, он не изменил себе, а самоубийство – это акт бессилия и поражения, акт капитуляции.
Чувствуя это, в другом месте книги Каверин рассказывает как «через два-три дня после исчезновения Добычина» он и несколько литераторов обратились в Секретариат Союза писателей Ленинграда к его секретарю Беспамятнову (говорящая фамилия). Тот их успокаивал, и сообщил, «что Добычин уехал <…> его видели третьего дня <…>. По-видимому, в Лугу*». Писатели не верили, и как утверждает Каверин: «…в наших взволнованных речах слышался, хотя и законспирированный, вопрос: "За что вы его убили?"».
* Луга – небольшой город, около 150 км от Ленинграда.
Когда Каверин писал «Эпилог» во времена перестройки, он не мог знать, что ответ Беспамятнова соответствует секретному спецсообщению №124642 от 1 апреля 1936 г.:
«Продолжает циркулировать версия о самоубийстве ДОБЫЧИНА. <…> Группа писателей <…> обратилась к руководству Лен. Отд. ССП с настойчивым требованием принятия активных мер к розыску ДОБЫЧИНА.
Агентурно установлено, что «покинувший» свою квартиру 28 марта писатель ДОБЫЧИН в данное время находится в Луге и имеет намерение там задержаться. Свое местонахождение ДОБЫЧИН тщательно скрывает. Дано указание Лужскому РО НКВД об установлении наблюдения за поведением ДОБЫЧИНА Л.И.».
С одной стороны, этот документ свидетельствует о том, что Добычин находился под контролем органов НКВД. Вместе с тем возникает вопрос об интерпретации его содержания. Хотя он шел под грифом «Совершенно секретно», есть основания полагать, что истинный смысл сообщения здесь передается в зашифрованной форме*. Прежде всего, обращает внимание, что если бы Добычин действительно сам оставил «другу» квартиру, документы, ключи, то в донесении слово «покинувший» не было смысла ставить в кавычках. А поскольку текст секретных донесений партийному руководству тщательно готовился, то это не случайная «описка». Это в зашифрованном виде означает, что 28 марта Добычин был арестован органами НКВД.
борьбой с антисоветскими элементами, освещением политических настроений и т.п. Спецотделы занимались шифровальной работой, обеспечением режима секретности в ведомствах и т.п. Так что привлечение Лупекина не случайно, а свидетельствует о наличии в секретных донесениях зашифрованных сообщений.
Дальнейшие противоречивые сведения: «находится в Луге», «намерен там задержаться», не соответствуют тому, что человек свое местонахождение «тщательно скрывает». Это в зашифрованном виде означает, что человека уже нет в живых, скорее всего он был ликвидирован сотрудниками НКВД.
Этот вывод подтверждают дальнейшие донесения. 2 апреля сообщается:
«Разговоры по поводу «самоубийства» ДОБЫЧИНА начинают затихать и сменились версией, что он "обижен дискуссией, поэтому отказался от дальнейшего участия в ней и уехал за город"».
Здесь фактически сообщается, что обе версии, взятые в кавычки, являются ложными. Получается, что в то время тех, кто «дергал за ниточки», самоубийство не устраивало. Во-первых, требовалось предъявить доказательства, представить тело Добычина и устроить похороны. Это вызвало бы возмущение: человек пришел на литературную дискуссию, результатом чего стало самоубийство. Похороны тоже вызвали бы нежелательный резонанс. А так все спустили на тормозах – «обиделся и уехал». Куда-то в Лугу…
Кроме того, под «Лугой» мог шифроваться Лужлаг НКВД, находившийся в противоположном направлении около Лужской губы на Балтийском море.
В следующем донесении 1 апреля сообщается, что поступило письмо матери Добычина, которая просила Правление Союза Писателей сообщить, что с ним случилось, потому что «не знает, чем объяснить пересылку ей сыном вещей, вплоть до карманных часов». Что ей смогли ответить, неизвестно.
Но далее сообщалось: «Принятые меры по установлению адреса ДОБЫЧИНА в Луге пока результатов не дали. Розыск продолжается».
Вещи матери в Брянск Добычин мог отослать, собираясь туда возвращаться. Такое случалось и раньше, писательская карьера не обеспечивала материально его жизнь в Ленинграде. Но как объяснить абсурд, выпирающий из этих спецдонесений партийному руководству во главе со Ждановым? Судя по ним, Добычин «обещал» совершить самоубийство, бросил квартиру, документы и вещи, а вместо этого «спрятался» в Луге?
И «доблестные чекисты» радостно информируют партийное начальство, что ничего не могут с Добычиным сделать? Упустили человека, публично разоблаченного как «враг народа»? В это могут поверить только люди, мало что знающие о тех временах.
Что же тогда зашифровано в этом сообщении? Всего лишь то, что все находится под контролем НКВД, и от партийного руководства ожидают решения «по Добычину».
Этот вывод подтверждается тем, что после этого (спустя неделю, 10 апреля) имеется только одно донесение, косвенно касающееся Добычина, но даже упоминания о нем не содержащее. Ясно, что за это время «проблема Добычина» получила окончательное решение, и именно в духе популярных в то время советских лозунгов: «Если враг не сдается, его уничтожают», «Нет человека, нет проблемы».
Это решение должен был «озвучить» на дискуссии кто-то из «вышестоящих», и им не случайно стал Алексей Толстой. 5 апреля он выступил с речью, и по мнению В. Бахтина «не предъявил Добычину никаких политических обвинений, отверг упреки в формализме…» [29]. Однако при этом игнорируется, что фактически эта «похоронная» речь целиком посвящена Добычину, как писателю «неталантливому», оторванному от жизни, а его «скучная книга скучнее скучной жизни». При этом содержались намеки, без указания имен, что «товарищи его предали, <…> не желая ломать себе шею из-за того, что невозможно защищать».
В спецдонесении по этому поводу сообщается:
«Резкое выступление ТОЛСТОГО А.Н. вызвало негодование писателей ФЕДИНА К.А., СЛОНИМСКОГО М.Л., ЧУКОВСКОГО Н.К. и др.». Но защищали они при этом уже не Добычина, «исчезнувшего» навсегда, а самих себя, и то после того, когда в речи Толстого было сказано о происходящем:
«Вся суть компании, поднятой в "Правде", не в том, чтобы отобрать паршивых овец из стада, не в том, чтобы заклеймить одних формалистами, других натуралистами и лишить их огня и воды, а в том, чтобы вывести писателей, которые в этом нуждаются, из уединения зеленого абажура – на многолюдный перекресток жизни».
В гибели Добычина, назвав его «юнгой-за борт», Толстой обвинил писателей, якобы с перепугу избравших его жертвой: «Случай с ним характерен не для Добычина, а для литературной среды, в которой мог возникнуть случай с Добычиным – начиная от написания им скучной книжки до его демонстративного бегства от литературных товарищей». Обвинение в трусости писателей, в том числе и друзей Добычина, имело под собой почву, но остальное было наглой ложью. Как удалось выяснить [21], Толстой был один из главных организаторов травли Добычина, и имел на это личные причины.
Другой причиной, как уже указывалось, были остросатирическая и ироническая составляющая в произведениях Добычина, для того общества представлявшаяся антисоветской направленностью. Это особенно касается рассказов «Чай» и «Материал», лучших рассказов писателя, в том числе и по мнению самого Добычина [22].
Выступление Толстого 5 апреля 1936 года было явно согласовано с партийным руководством, из его подтекста ясно, что Добычина уже не было в живых, и Толстой об этом знал. Он трусливо не выступил с подобной речью в присутствии Добычина 25 марта. Но если речи Добина и Берковского с обвинениями Добычина были опубликованы, речь Толстого не публиковалась, и следовательно, гласной реабилитации «антисоветчика» Добычина от обвинений не было. Негласно устранив его физически, тем самым на много десятилетий негласно устранили из советской литературы.
Но почему юридически несостоятельная, неофициальная версия «самоубийства» Добычина получила такое распространение, почему многие маститые литераторы, начиная от Чуковских и заканчивая Вик. Ерофеевым и Б. Акуниным, ее настойчиво популяризируют?
Независимо от обстоятельств гибели Добычина, автор занимался и обстоятельствами смерти Сергея Есенина. В последние два десятилетия выявились новые документы и исследования, доказывающие несостоятельность официальной версии о самоубийстве поэта. Общим в этих двух событиях является хотя бы то, что много десятилетий в советской действительности даже не возникало мысли и возможности обсудить в печати версию умышленного убийства. Причина этого весьма прозрачна – такая версия сразу приводит к причастности к таким убийствам советских тайных спецслужб.
не хочет. Трудность выявления таких случаев заключается в том, что документально такие незаконные операции против своих же граждан не оформлялись. Кто же станет оставлять следы своей преступной деятельности?
Поэтому выявить и доказать подобные преступления с помощью прямых доказательств и документов как правило не представляется возможным, в лучшем случае это можно сделать с помощью кропотливых исследований косвенных доказательств и документов, поиска юридических нарушений и несоответствий.
– сексотов, следивших за Добычиным: «Морского» и «Измайлова». Особенно активен был «Морской», со ссылкой на которого вначале партийному руководству предлагалась «версия самоубийства». По его поводу В. Бахтин сообщал следующее: «Несложно назвать сегодня того, кто скрыт за кличкой «Морской», но – не хочется. Этот несчастный человек, который, конечно, не по своей воле стал осведомителем, вскоре был арестован и расстрелян» [30]. Несложно потому, что это были ближайшие ленинградские друзья Добычина, и он их называет в своих письмах. «Морской» – это небезызвестный Вольф Эрлих.
Главный «свидетель» в инсценировке «самоубийства» Есенина подобную роль играл и в физическом устранении Добычина. Его роль уже в 1925 году была значительнее простого осведомителя – и тогда, и в 1936-м он в обоих случаях обеспечивал «операцию прикрытия» преступления. В случае Добычина он давал сообщения, скорее всего вымышленные, о намерении писателя совершить самоубийство. Распространял слухи о самоубийстве в писательской среде, представляя их исходящими от писательницы Ольги Форш.
Другим сексотом являлся «Коля» – Николай Корнеевич Чуковский. В отличие от Эрлиха, он действительно стал осведомителем не по своей воле. Его явно запугали арестом, ссылкой и преследованием сестры Лидии Чуковской в 1926-1927 году, которая на сотрудничество с «органами» не соглашалась. Так люди спасали себя и своих близких в те годы. Семья Чуковских тоже причастна к насаждению лживой версии о самоубийстве Добычина.
Этому имеются как прямые, так и косвенные доказательства. В дневнике К. Чуковского нет ничего о Добычине в 1936 году. В книге воспоминаний его сына, Н.К. Чуковского, нет ни строчки о Добычине, хотя В. Каверин называет его самым близким другом Добычина.
Зато много лет спустя в свою Чукоккалу Корней Иванович вписывает ложь о гибели Добычина:
В этом же роде и крошечная энциклопедическая заметка о «русском советском писателе» Добычине:
«… произв< едениям >, написанным своеобразно и талантливо, присуще нек-рое сгущение красок в изображении тупости и мещанской ограниченности послереволюц<ионного> провинц<иального>
Хорошо известно, что КЛЭ по количеству лжи беспрецедентна для энциклопедий. Ее содержание контролировалось советскими «органами» и партийными идеологами. Если бы честно написали, что Добычин исчез, пропал без вести, то это вызвало бы подозрение на «доблестных чекистов». А так даже заметка выглядит вполне академично, ведь самоубийц среди литераторов всегда вроде бы хватало. Добычина оболгали, ну так не он первый, не он последний, и его все равно нет в живых…
Характерно, что заметку о нем подписал не отец или сын Чуковские, не М. Слонимский, не В. Каверин, а малоизвестный литературовед А.Ю. Наркевич, специалист по детективам и шахматам. Нашли человека или совсем бессовестного, или ничего не знавшего о Добычине, и сделавшем это за «пять копеек». В серьезном литературоведении Наркевич ни до, ни после не был замечен, о его отношении к Добычину исследователям-добычиноведам ничего не известно.
То, что люди лгали подобным образом, не удивительно, многие так добывали средства к существованию, делали карьеру, спасали свои жизни. Удивительно совсем другое, что заставляет людей и сегодня так охотно и бездумно повторять эту ложь?
Литература
2. Добычин Л.И. Письма М.Л. и И.И. Слонимским.
3. Леонид Добычин. Библиографический указатель. Составитель Королев С.И. // Добычинский сборник–3. — Даугавпилс: Даугавпилсский пед. ун-т, 2001.
4. Писатель Леонид Добычин. Воспоминания. Статьи. Письма / Сост., предисл., коммент. В. С. Бахтина. — СПб, 1996. С. 173-174.
5. Белоусов А. Ф. Динабург — Двинск — Даугавпилс в русской литературе: Slavica Tergestina. Vol. 8. Художественный текст и его геокультурные стратификации. Atti dei convegni Universita degli Studi di Bergamo «Художественный текст и соседние культурные ряды», 9–10 dicembre 1996, «Литература и культурные стратификации», 7–8 settembre 1998. Trieste, 2000.
7. Федоров Ф. П. Десять лет Добычинских исследований // Даугава (Рига). — 2001. — № 3. — С. 118–123.
8. Добычин Л. И. Полное собрание сочинений и писем / Сост., предисл., коммент. В. С. Бахтина. — СПб.: АОЗТ «Журн. “Звезда”», 1999.
9. Добычин Л.И. Город Эн: роман, повести, рассказы, письма. — М., Эксмо, 2007.
10. Добычин Л. Город Эн. — Даугавпилс: Saule, 2007.
12. Мешков В. А. «Город Эн» Леонида Добычина и город Евпатория // Литературный Крым (Симферополь). — 2007. — 30 авг. (№ 31–32). — С. 3, С. 7; 13 сент. (№ 33–34). — С. 2; 27 сент. (№ 35–36). — С. 2; 11 окт. (№ 37–38). — С. 6; 25 окт. (№ 39–40). — С. 7.
13. Заскока В.М., Мешков В.А. По добычинским местам Евпатории// Добычинский сборник–6. — Даугавпилс: Даугавпилсский ун-т, 2008.
14. Равинский Д. К. Павел Адрианович Добычин: уроки судьбы // Добычинский сборник–4. — Даугавпилс: Даугавпилсский пед. ун-т, 2004.
15. Добычин П.А. Экскурсия в Крым VII съезда естествоиспытателей и врачей. Санкт-Петербург (отд. оттиск из «Врачебных ведомостей»), 1883.
17. Заскока В.М, Мешков В.А. Евпатория 125 лет назад // Брега Тавриды, №5, 2009.
18. Белоусов А. Ф. Кармановы // Добычинский сборник–5. — Даугавпилс: Даугавпилсский ун-т, 2007 — С. 93–106.
19. <Пародия Ю. Н. Тынянова на Л. Добычина> / Публ. В. А. Каверина // Каверин В. А. Леонид Добычин // Каверин В. А. Вечерний день: Письма. Встречи. Портреты. — М.: Сов. писатель, 1980. — С. 92
21. Мешков В.А. Тынянов и Добычин: Что скрыто за пародией? // Тыняновский сборник (в печати).
22. Мешков В.А. Историко-литературный фон в рассказах Л. Добычина «Чай» и «Матерьял». (Не опубликовано).
23. Мешков В.А. Убийство Сергея Есенина. – http://esenin.niv.ru
24. Есенина С.П.. Истина видится на расстоянии (Вновь о гибели С. Есенина). – http://esenin.ru
26. Мешков В.А. Сомнений в убийстве Сергея Есенина уже нет. // Там же. С. 437-450.
28. Гражданский процессуальный кодекс Украинской ССР. Научно-практический комментарий. Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979.
29. Бахтин В. С. Судьба писателя Л. Добычина // Звезда. — 1989. — № 9. — С. 177–182.
31. Искусство идет впереди, конвой идет сзади: дискуссия о формализме 1936 г. глазами и ушами стукачей. (По секретным донесениям агентов госбезопасности) / Публ. А. Блюма // Звезда. — 1996. — № 8. — С. 218–227.