Для «Дитературного альманаха»
Э. С. Голубева
КАЛЕГАЕВА И ДРУГИЕ
(ВЕРСИЯ ПРООБРАЗА)
«Козлова» (1923) – самом женском по составу участников (7 из 8) – имя Калегаевой встречается трижды. И все три раза вместе с персонажами-спутниками: Демещенко и Гаращенко. Выполняя фоновую функцию, расширяющую наше представление о новой действительности, эти три образа – бессловесны, созерцательны и как бы лишены возраста. Мы знаем, что Козлова – «барышня или дамочка», «со старомодной улыбкой» на губах, Сутыркина – «франтоватая старушка», Сусловой тоже есть, что вспомнить, мосье Пуэнкарэ – вообще «седенький». Без возраста и Авдотья, но именно Демещенко, Гаращенко и Калегаева воспринимаются как молодежная группа. Их появления отмечают смену времен года. Исключение – зима. В крайних разделах рассказа, где воспоминания Козловой навевают мысли о зиме человеческой, трио отсутствует.
Его первое появление связано с 1 мая. В 1921 г. пролетарский праздник, как и в рассказе, совпал с Пасхой. Отсюда и отношение верующих, встречавших икону, к акции безбожников:
– «Мерзавцы, гонители…
– Господи, когда избавимся?<...>
… В соборе трезвонили. В саду «Красный Октябрь» играли вальс. Встретили Демещенку, Гаращенку и Калегаеву, задумчивых, с черемуховыми ветками» (Добычин 1999: 52).
Три брянских грации преподнесены в поэтическом антураже: весна, звуки вальса, черемуховые ветки в руках, задумчивость. Это – единая группа с подчеркнуто женским началом. Средний род, свойственный двум украинским фамилиям, условно прикрыт использованием разговорно-бытовых окончаний, характерных для Брянска. От этого они звучат топорно, оттеняя органичность и женственность фамилии Калегаевой.
Возникшая ассоциация с грациями (общеупотребительное римское название греческих богинь харит) не случайна. Как известно, они олицетворяли светлое, радостное, вечно юное начало жизни. И в позднейших образцах античного искусства изображались «в виде группы трех стройных, цветущих, девственных женщин, с миловидными чертами лица, нежно обнимавших друг друга» (К<алецкий> И. 1893: 579). В качестве атрибутов грациям сопутствовали цветы, плоды, ветви кипариса, музыкальные инструменты. Достаточно вспомнить полотна Боттичелли (1478), Рафаэля (1504), скульптурную группу Антонио Кановы (1815)… И так, до Пикассо (1903) и художников нашего времени.
Первое представление Добычиным брянских граций в рассказе сделано в традициях сложившегося канона, но с авторскими ремарками: весна – это 1 мая, сад – «Красный Октябрь». И вообще это – Брянск. Он присутствует и в реплике Сусловой, которой завершается эпизод грез об Италии – родине граций:
«Остановились над рекой и поглядели на лунную полосу и лодку с балалайкой:
- Венеция, - прошептала Козлова.
- Венеция э Наполи», - ответила Суслова и, помолчав, сказала тихо и мечтательно:
…»
Русской балалайкой, этим «всероссийским» инструментом, писатель подменяет здесь родственную ей итальянскую мандолину – инструмент гондольеров. Появление балалайки воспринимается как дополнительный штрих (аналогичный замене черемухой кипариса), которым Л. Добычин дополняет завершившуюся экспозицию брянских граций. С одной стороны, он может восприниматься как привычная атрибутика образа (скажем, в духе картины страсбургского мастера I-ой половины XVI в. Ганса Бальдунга: с лютней – в руке богини и скрипкой – у ее ног), а с другой, как напоминание, что спутницами граций нередко были музы – богини искусств. Тогда это – намек на прототип.
Что же касается кооператива в Брянске, он действительно горел, и пахло духами.
Второе явление граций связано с летом. Место действия – контора.
«Сидели на сверхурочных. Кусались мухи. Гудел большой колокол, дребезжа подпевали стекла.
Демещенко согнулась над столом и выцарапывала: - Товарищ Ленин.
Гаращенко и Калегаева, развалившись на стульях, грызли подсолнухи и глазели на новую» (Добычин 1999: 53).
Это – безусловное снижение, и даже развенчание образов, которые к тому же помещены в серые будни и никчемную работу. Да и работу ли?
«выцарапывала», она в паре с Гаращенко, «развалившись», «глазела» и «грызла подсолнухи». Вся фразеология характерна для брянского бытования. Причем, «глазеть» – обозначает праздное любопытство, а «грызть подсолнухи» (любимое занятие жителей Брянска, неоднократно запечатленное Добычиным) является синонимом «лузгать», «щелкать», но ассоциативно обращено к животному миру. «Развалившись» сидеть – выражение расхлябанности, плохих манер, которые, в частности, недопустимы для женщины.
Хотя писатель и не видит в своих грациях когтистых и хвостатых ведьм (как, например, А. Дюрер), он решительно отказывает им в привлекательном женском начале.
Явление третье и последнее происходит осенью в конторе.
«Дождь стучал по стеклам. За окнами качались черные сучья. В канцелярии было темно. Демещенко, Гаращенко и Калегаева зевали и подолгу стояли у печки. Сутыркина читала газету» (Добычин 1999: 54). .
Снова единая группа, объединенная скукой, ленью и совсем неожиданным для граций способом поддержания жизненной энергии – у печки. Что, впрочем, вполне соответствовало ситуации с нетопленными помещениями брянских контор, в которых в те годы работали совслужащие. Несмотря на свой женский род Калегаева из этого ансамбля не выпадает.
Фамилия «Калегаева», достаточно распространенная в центральной России, в брянском именослове мне не встретилась [1]. Хотя в некоторых документах 1920-х гг. именно так (как произносится и как использовано Л. Добычиным), записывалась фамилия Коллегаевых. С ней связаны имена брянских музыкантов Антонины Васильевны (в замужестве – Куно), Александры Васильевны (в замужестве – Белодубровской), а также сына последней – композитора, скрипача, педагога и музыкального деятеля Марка Ефимовича Белодубровского. По его информации, имя писателя было не только известно в семье родителей, но между старшим поколением Коллегаевых – супругами Василием Ивановичем и Антониной Ивановной и Добычиными какие-то контакты существовали.
Василий Иванович Коллегаев (1878 г. р., с. Короча Курской губ.), мещанин, без специального образования, переехал в Брянск еще до революции. С 1911 по 1918 год он служил приказчиком товарищества братьев Комаровых, владел бакалейной лавкой на улице Московской (позже – Ш Интернационала, ныне – Калинина), напротив собора. В 1918 г. лавка была реквизирована, Василий Иванович некоторое время работал в типографии. В 1922 г. во времена НЭПа он снова занялся торговлей, имел свой бакалейный магазин, который в 1927 г. был закрыт «за неуплату налогов». После 1927 г. – рабочий-мебельщик. В 1937 г. по обвинению в антисоветской агитации В. И. Коллегаев был арестован Брянским городским отделом НКВД и приговорен к 10-ти годам лишения свободы. Из заключения он не вернулся. Время и место его смерти не установлены. Постановлением Президиума Брянского областного суда в 1963 г. реабилитирован [2].
Судя по личному делу, В. И. Коллегаев должен был иметь служебные контакты с братом писателя Д. И. Добычиным, с 1924 по 1930 год занимавшим должность управляющего в Губотделе профсоюза совторгслужащих Впоследствии Д. И. Добычин работал бухгалтером в магазине «Бакалея №2» [3], который ранее мог принадлежать Коллегаеву. Арест обоих с интервалом в один год общей статьей приговора не связан.
«Как бывший торговец» В. И. Коллегаев в советское время вместе с женой, торговавшей бакалейными товарами «со стола» на брянском рынке (что возле собора) были лишены избирательных прав [4]. Это сказалось не только на материальном положении семьи, но и на возможности дать профессиональное образование четырем дочерям: Антонине (1909 г. р.), Маргарите (1910), Александре (1912) и Валентине (1915). Особенно трудно было младшим. Музыкально одаренная Аля (в будущем – ведущий педагог брянской детской музыкальной школы по классу скрипки) работала на заводе, чтобы получить справку, подтверждающую ее социально-трудовое перевоспитание, для поступления в музыкальное училище. Все дети образование получили. Причем В. И. лично занимался с ними русским и немецким языками. (Немецкий выучил самостоятельно.) Семья, судя по потомкам, была музыкальная. В доме хранилась скрипка, сделанная руками главы семейства.
В 1923 году, когда создавался рассказ, старшей из сестер Коллегаевых – Антонине было всего 14 лет. По воспоминаниям третьей из сестер – Александры Васильевны, Тоня была «очень хорошенькой барышней», рано сформировавшейся и рано ощутившей интерес к себе со стороны мальчиков. Занималась музыкой. «Была очень способной и очень ленивой». Много времени проводила в компании сверстников, праздно фланировавших в общепринятых для Брянска местах гуляния. Излюбленным был маршрут по улице Ш Интернационала: от аптеки (у подножия современной ул. Горького) до Бакалейного магазина (ближе к ул. Фокина) и обратно [5]. Именно его запечатлел Л. Добычин в рассказе «Портрет»: «От бакалейной, наступая на чужие пятки, мы шагали до аптеки и повертывались» (Добычин 1999: 100).
В «Козловой» место прогулки – сад «Красный Октябрь», в реальности – «имени Октябрьской революции». Среди многочисленных «садов» Брянска – у Добычина он упоминается только один раз. Находился этот сад при Красноармейском клубе (в разные годы – Центрклуб, Дом Красной армии) на улице Ш Интернационала, 39 и в 1923 году принадлежал Местному комитету Районного исполкома [6]. Клуб славился своим духовым оркестром под управлением военного капельмейстера К. К. Фора. В летнее время оркестр выступал в саду, привлекая многочисленную публику, особенно жителей близлежащих улиц Успенской (позже – Урицкого), Трубчевской (Красноармейской) и др. Именно на Успенской, 67 в одноэтажном деревянном доме проживала семья Коллегаевых [7]. Учитывая, что Добычин обычно топографически точен в описании перемещений своих героев, этот факт нельзя упускать из виду.
– девичья фамилия Тони, основанная на латинском слове «collegа», что означает: «товарищ по работе» (Словарь 1979: 240). Именно в этом качестве она как бы и предстает во втором и третьем эпизодах. Кто знает, может эта девочка подрабатывала в одной из брянских контор, например, в качестве курьера, что делалось часто, вопреки официальному запрету властей. Скорее всего, фамилия «Коллегаева» послужила переходным мостиком к «Калегаевой», основанной на полузабытом русском слове «калега». В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона оно трактуется как «самоловка – рыболовная сеть<…>, длиною от 10 до 15 саж. и вышиною 1 аршин, с ячеями до ¼ вершка в диаметре. Она расставляется на мелких местах на ночь; в нее ловятся, преимущественно, ерши и сороги» (б/п. 1895: 12). То есть и сеть невелика, и попадается в нее всякая мелочь. Снижение в рассказе женского образа с привлекательной фамилией до ординарной брянской обывательницы, становится авторской уловкой, в сети которой попадает читатель.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] В Навлинском районе Брянской области название Калигаевка (с поправкой второй гласной) сохранилось в обозначении ж. д. платформы.
[3] См.: Голубева 2005: 50, 58.
[4] Государственный архив Брянской области (ГАБО). Ф 85. Оп. 1. Д. 569. Л. 170об, 188об.
[5] Записи бесед с А. В. Белодубровской. Брянск. Апрель 1997 г. Хранятся в личном архиве Э. С. Голубевой.
[6] См.: ГАБО. Ф. 84. Оп. 1. Д. 448. Л. 61; Воспоминания и письма А. П. Ефремова. Хранятся в личном архиве Э. С. Голубевой.
ЛИТЕРАТУРА
б/п 1895 - Калега. Энциклопедический словарь, т. 14. Санкт-Петербург: Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон.
- Писатель Леонид Добычин и Брянск. Брянск.
Добычин Л. И. 1999 - Полное собрание сочинений и писем«Звезда».
К<алецкий> И. 1893 - Грации. Энциклопедический словарь, т. 9. Санкт-Петербург: Ф. А. Брокгауз,
И. А. Ефрон. Словарь 1979 - . – 7-е изд., перераб. – Москва: Русский язык.
SUMMARY
The article proposes and supports a hypothesis that one of the heroines of the short story "Kozlova" had a real prototype. The prototype's name was Antonina Kollegaeva; she was a musically gifted girl from a Bryansk family that the writer used to know personally.
Статья предлагает и доказывает гипотезу о том, что одна из героинь рассказа "Козлова" имела реальный прототип. Имя прототипа - Антонина Коллегаева; она была музыкально одаренной девочкой из брянской семьи, которую писатель знал лично.
Опубликована в Добычинском Сборнике – 7. - Daugavpils Universitäte, 2011. С. 9-14.