Голубева Э.С.: Библиотекарша

Опубликовано: Добычинский сборник-7.
Даугавпилс, 2011. С. 32-48.

«БИБЛИОТЕКАРША»

(ПО МОТИВАМ РАССКАЗА ДОБЫЧИНА «МАТЕРЬЯЛ»)

Для читателя, знакомого с эпистолярным наследием Л. И. Добычина и его рассказом «Матерьял», очевидно, что прообразом героини в нем послужила библиотекарь брянского клуба им. К. Маркса – «Цукерманша», «библиотекарша», как вслед за окружающими называл ее писатель; Е. И. Цукерман, как уточняет В. С. Бахтин в своих примечаниях к письмам писателя (Бахтин 1999: 511). Имя Евгении Иосифовны на законных основаниях уже вошло в читательский и исследовательский оборот и вызвало вполне обоснованный, хотя пока еще не удовлетворенный интерес к ее личности.

Фрагменты писем Л. Добычина за 1926–1928, 1930 гг., адресованных К. И. Чуковскому и М. Л. Слонимскому, позволяют уяснить характер отношений, установившихся между писателем и «библиотекаршей». Прежде всего, они определялись личной заинтересованностью Леонида Ивановича в постоянном источнике необходимой литературы и прессы. Библиотека была одной из лучших в Брянске, и Добычин-статистик пользовался ею на законных «профсоюзных» основаниях. Со временем между ними возникает и взаимовыгодный обмен книгами: из библиотеки – для личного просвещения Добычина, от его ленинградских корреспондентов – в дар библиотеке. Иногда Евгения Иосифовна «спрашивает, что выписать для библиотеки» (Добычин 1999: 292), «библиотекарша» была причислена им к людям, среди которых он «славился».

Но есть еще один важный момент их взаимоотношений. «Цукерманша» – несомненный объект писательского наблюдения, чуть ироничного, хотя и доброжелательного. Возникает впечатление, что автор будущего сочинения, ищет материал, делает наброски… И, наконец, находит.

По письмам Слонимскому 1930 г. можно воссоздать хронику становления замысла «Матерьяла»: от колоритных зарисовок рабочих будней «библиотекарши», штрихов ее характеристики до события, определившего идею рассказа, – «чистки», о которой поведала сестра писателя Вера.

Рассказ, по сути вобравший в себя накопленные впечатления разных лет, рождается как бы «на глазах» и в довольно короткий срок.

01. 07. «Цукерманша получила из Смоленска вызов на Соревнование – три пункта приняла, три отклонила и в один внесла поправки».

06. 07. Цукерманша «ведет работу на воздухе».

08. 07. «Цукерманше нагорело за неизъятие резолюций 16-ой партконференции, которые теперь не в моде».

13. 08. Чистка сестры.

31. 08. «Сочинил рассказец «Матерьял», и половина уже написана. Его место третье от конца» в готовившемся к изданию сборнике «Портрет»«Матерьял» не в смысле «мануфактура», - поясняет автор, - а в смысле «материал для чистки аппарата».

09. 09. Посылает «рассказик» (Добычин 1999: 309, 310, 311, 312, 314-315)[1].

Связь героини рассказа Годулевич с «Цукерманшей» обнаруживается в первом же абзаце («Годулевич получила вызов на соревнование и обдумала его. Два пункта приняла, два отклонила и в один внесла поправку»)[2], в котором практически сохранен фрагмент письма от 1 июля. 

Белорусский (возможно, польский) «псевдоним» для Евгении Иосифовны автор, скорее всего, позаимствовал у сестер – «телеграфных барышень» из Володарского поселка Брянска. Проходившая 15 марта 1923 г. Всероссийская городская перепись населения выявила, что в районе железнодорожной станции проживало большое число переселенцев из западных районов России (в их числе и семья писателя), выброшенных сюда двумя войнами и революцией. Русские, евреи, латыши, поляки, чехи, эстонцы… Два бланка переписи посвящены сестрам Гадулевич: Анне Устиновне, 17 лет и Юсии Устиновне, 22 лет[3].

автора к героине. Заменив первую гласную в фамилии, автор подчеркнул свою благосклонность, как к образу, так и к прообразу.

Но что же известно нам о Е. И. Цукерман? Немногое. По сведениям ее племянницы – В. Г. Беккер, добычинская героиня родилась 16 мая 1899 г. в бедной многодетной еврейской семье, перебравшейся из местечка в черте оседлости в дореволюционный Брянск[4]. Впервые фамилия Евгении Иосифовны появляется в списках сотрудников культурно-просветительного отдела Брянского губернского Совета профессиональных союзов в 1921 г.[5] и периодически возникает в делах учреждения вплоть до 1930 г. (Документы этой организации за предвоенное десятилетие не были сданы в архив и исчезли в годы войны.)

В фонде Брянского Совета профсоюзов сохранилось заявление Е. И. Цукерман от 5 января 1921 г. с просьбой о зачислении ее «служащей Культкомиссии Губпрофсоюза» с резолюцией на документе: «Принять в Культотдел в качестве ответственного секретаря»[6].

Более подробная информация о Евгении Иосифовне содержится в списке сотрудников за 1922 г: «Цукерман Е. И. Технич<еский> секретарь Орготдела. 1898 г. [р.]». Специальности «нет». В данной организации с 10 января 1921 г. Образование «среднее». «Девица». Проживает в Брянске на ул. Ш Интернационала, №74[7]. Оговорим, что получить место госслужащей девице «без специальности» в условиях голодного, холодного Брянска тех лет было очень трудно.  

Навыки культпросветработы, пригодившиеся позже на библиотечной стезе, наша героиня получала именно в эти годы. Среди документов сохранилось, например, заявление Е. Цукерман 1921 г. «об отпуске керосина для ведения культурно-просветительной работы по вечерам»[8]. По-видимому, тогда же и позже, во время работы в клубе, ей приходилось сочинять заметки для «живой газеты» – «представлении, основанном на газетном материале или остро злободневных фактах жизни»[9]. В 20-е годы «живая газета» являлась одним из самых распространенных видов художественной агитации, наиболее ярко представленная в деятельности «Синей блузы». Подобная форма социально-творческого проявления натуры Е. Цукерман могла стать внутренней потребностью. Во всяком случае, приятные воспоминания Годулевич, о том, как она, находясь (по Добычину) в Доме отдыха, «придумала заметку для живой газеты», отнюдь не противоречат представлению о реалиях времени и личности прототипа.

Имя Цукерман в добычиноведении связано с клубом им. Карла Маркса. Можно предположить, что начало ее работы там, в должности библиотекаря относится к 1923 г. Именно тогда, 10 февраля 1923 г., «по инициативе Горкома РКП и трех профорганизаций» (совработников, нарсвязи и коммунальных работников), на базе бывшего Коммунистического клуба им. К. Маркса, существовавшего с 1918 г., был создан партийно-профессиональный клуб[10]. Нередко его именовали «союзным», «межсоюзным», «профсоюзным» клубом, иногда «клубом совработников», но чаще клубом им. К. Маркса. Эти же определения относились и к библиотеке при клубе. В ноябре 1925 г. клуб был передан Губотделу профсоюза совторгслужащих[11]. С 1929 г., в связи с изменением административно-территориального деления, Брянская губерния вошла в состав образованной Западной области с центром в Смоленске. Клуб им. К. Маркса, и, соответственно, библиотека при нем перешли в ведение Брянского Окружного отдела профсоюза совторгслужащих[12].

Клуб находился в центре города, напротив здания бывшей Женской гимназии на Красной площади (с 1918 г. – школы им. Ш Интернационала на пл. им. К. Маркса), в здании, в котором с 1874 по 1917 гг. располагалось Общественное собрание. К нему примыкал сад (с начала 20-х гг. – «сад профсоюзов», ныне – сквер им. Ф. Тютчева). На его территории с 1899 г. существовал летний деревянный театр. В связи с реконструкцией сада в 1927 г. театр заменили открытой эстрадой. В летний сезон там выступали гастролеры, показывали фильмы и «время от времени» .

До революции Общественное собрание было центром культурной жизни города, с хорошим театрально-концертным залом, библиотекой с обширным книжным фондом. Правда, круг лиц, имевших доступ к библиотеке, был ограничен. Количество читателей библиотеки оставалось незначительным и в бытность там Коммунистического клуба, правда, по другим причинам – отсутствию потребности у «обслуживаемого контингента». По информации корреспондента газеты «Известия Брянского УИКома…», запись коммунистов в члены привилегированного клуба шла «очень туго»[13]. В результате, как свидетельствует другой очевидец – председатель Отдела культпросветработы при Брянском ОНО – книги «стояли в запертых шкафах для обозрения публики»[14].  

В январе 1919 г. по распоряжению Уисполкома, мотивировавшего свое решение необходимостью доступа к библиотеке широких трудящихся масс, в Коммунистический клуб была переведена одна из лучших библиотек города – библиотека №2. Фонды обеих библиотек слились[15]. Можно считать, что Евгении Иосифовне досталось неплохое наследство.

Однако количество читателей не увеличилось, ведь пользоваться ею могли только члены тех профорганизаций, за которыми закреплялся клуб. (Например, работники заводской промышленности в Брянске обслуживались уже библиотекой при клубе «Металлист», а железнодорожники – при клубе им. Фокина в Володарском районе и т. д.). Достаточно сравнить отчеты за 1925-26 гг. «профсоюзной» библиотеки и Центральной городской библиотеки №1, находившейся в доме 2 по улице Советской (ныне просп. Гагарина), – той самой, в лозунгах которой было «заметно упоение победами» ), а у библиотекарши щека запачкана порохом (Добычин 1999: 101). Добавим к этому самовлюбленные строки отчета заведующей: «Введен журнал мысли читателя о книге и дневник наблюдения над читателями»[16]. (Как раз для Добычина!). Число «подписчиков», то есть абонентов «Центральной» равнялось 1231, книг – 3608, в то время как в библиотеке им. К. Маркса при втрое меньшем количестве абонентов (409) книг было примерно во столько же раз больше (9650)[17]. Так что вновь образованная библиотека вряд ли стала общедоступной.

Абсурд классификации людей по классовому и социальному признаку – явление обыденное. Можно вспомнить крылатое выражение из романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова: «пиво отпускается только членам профсоюза».

Правда, Леонид Иванович как член профсоюза совработников оказался в привилегированном положении, но уже 14 марта 1926 г. он сообщил Слонимскому: «<…> у Цукерманши взять больше нечего, ее книги я все уже читал» «карточке обследования Союзной библиотеки» от 17 декабря 1925 г[18].

Где Е. И. получала профессиональные навыки? Скорее всего, на краткосрочных (обычно 10-дневных) курсах переподготовки библиотечных работников, которые время от времени проводились в Брянске (в частности, при Центральной городской библиотеке №1, в 1928 г. – при Брянском ГСПС)[19]. Многое обреталось в процессе работы с профессионалами и на собственном опыте. Анкета 1925 г., например, свидетельствует, что в библиотеке К. Маркса работали 2 библиотекаря[20]. Одна из них, как мы знаем, – Цукерман, вторая (ой) – неизвестна (ен). Между тем, в 1919 г. вместе с библиотекой №2 (речь о ней шла выше) предполагался перевод двух опытных специалистов: Веренчука и Горовой[21]. Состоялся ли он? Ведь в связи с тяжелым положением в стране в 1920 г. количество библиотек и число их сотрудников было существенно сокращено. Возрождение библиотечной сети начинается примерно с 1923 г. и связано с периодом НЭПа. Дата вступления Евгении Иосифовны в должность заведующей библиотекой неизвестна, но в документах 1929 г. она подписывается именно так. Причем, организация, которую возглавляла Цукерман, значилась как «Библиотека клуба Совторгслужащих»[22].

К середине 1920-х гг. «старорежимных» специалистов, в том числе в библиотечном деле, стали заменять совкадрами, «из рабочих», «из крестьян», из бедноты, без специального образования (как в случае с Цукерман). Беспартийных руководителей сменяли комсомольцы и члены партии.

Именно в 1920-е гг. определяется стратегия и тактика библиотечного дела в стране, подкрепляемая большим количеством постановлений и инструкций. Неизменной задачей, которая ставилась перед библиотеками еще с первых лет советской власти – освобождение от «нерекомендованной», «устаревшей» и «идеологически вредной» литературы. С начала 1920 г. книжные чистки приобретают государственно– регулируемый характер, чему способствовало преобразование Внешкольного отдела Наркомпроса в Политпросветотдел. Первые инструкции по чистке были разработаны именно им. Ускорение процессу придало постановление ЦК РКП(б) «Об усилении партийного влияния на работу библиотек» (1923 г.).

«Библиотеки надо очистить от мусора», необходимо составить списки «вредной» и «ненужной» литературы, – советовал со страниц «Брянского рабочего» «старый» брянский «внешкольник А-зр»[23]. Начиная с этого года, книжные чистки по долгу службы проводила (причем, неоднократно) и Е. И. Цукерман. В постановлении ЦК ВКП(б) «Об усиление библиотечной работы» от 30 сентября 1930 г., также предусматривался обязательный просмотр книжного фонда. В результате, уже в следующем году выяснилось, что чистка литературы в библиотеках Брянске ранее велась некачественно[24]. Да и Цукерманше, как мы помним «нагорело за неизъятие резолюций 16-ой конференции, которые теперь не в моде». Произошло ли это во время чистки самих библиотечных кадров, также предусмотренной постановлением, – неизвестно. Но библиотекарей тоже чистили.

Что же касается изымаемых книг, то среди них были не только труды идеологических оппонентов большевиков, но и некоторые сочинения классиков, «устаревшие» (изданные, преимущественно, до революции) сборники стихов, песен и т. д. Не такой ли песенник «спросила» у Годулевич «абонентка Рекс», с которой она из-за этого «чуть не поругалась»?  Вполне возможно. Ведь оказалась же реальной, вроде бы, придуманная писателем фамилия Рекс, которую, как выяснилось, носил коллега Л. Добычина, статистик брянского ГСНХ Н. К. Рекс[25]. Политико-просветительные формы деятельности становились, как видно из отчетов брянских библиотек, важнейшей обязанностью библиотечных кадров.

Проведение агиткампаний, предписанных свыше, оформлялось в виде многочисленных «красных уголков» («Ленинских», с любовно мифологизируемой темой «Ленин и дети», «военных», антирелигиозных и т. д.), которые даже лидер брянских безбожников И. Чикин призвал в 1929 г. «не превращать в божницы»[26]. Широкое распространение получили всевозможные плакаты, лозунги. Тексты последних можно было почерпнуть из газетных публикаций и рекомендательных списков по профсоюзной линии[27], но можно было проявить и личную инициативу, что часто оказывалось фиговым листом необразованности или формальной декларативности. Вспомним выразительные примеры из письма Слонимскому от 18 марта 1926 г.:

«Цукерманша спрашивала, какие в Ленинграде лозунги. Она увесила стены своей библиотеки лозунгами. «Каждый день читай, хотя бы по одному часу, и обдумывай прочитанное и тому подобное.

В пику ей « Центральная библиотека» наклеивает лозунги на окна. В лозунгах «Центральной» заметно упоение победами: «Союз молота, серпа и книги победит мир»,

«Наука – победа религии». Может быть, это – успех работы по Военизации Населения» 

С 1926 г. актуальным для всех клубных работников, в том числе и библиотекарей, становится перенесение работы «на открытый воздух» – сады, площадки; агитация за участие в стрелковых видах спорта и т. д.[28]. В 1927 г. правление клуба им. К. Маркса объявило, что «в первый день «Недели Обороны» в клубном саду откроет общедоступную читальню, для чего приобретена военная литература <…> Вечером на площадке перед клубом будет демонстрироваться фильм в сопровождение клубного струнного оркестра»[29].

А в 1928 г. «работа с газетой, книгой, летние читальни на воздухе», которые предлагал культотдел брянского ГСПС, названы уже в числе основных мероприятий и форм летней работы. К летним условиям приспосабливалась работа шахматно-шашечных и других кружков[30]. Разовые акции выхода из зданий библиотек «на воздух» приобретают постоянный характер.

В 1929 г. появляется постановление ЦК ВКП(б) «О социалистическом соревновании фабрик и заводов», и постепенно соцсоревнование внедряется в другие сферы жизни. В 1930 г., после изменения административно-территориального устройства страны, соцсоревнования между библиотеками выходят на окружной уровень. Брянск соревнуется со Смоленском. Так что и в письмах, и в рассказе события адекватны действительности.

«По соревнованию она должна была вести работу среди масс на воздухе. Закрыв библиотеку, она каждый день с несколькими книжками переходила в сад и привлекательно раскладывала их на столике в конце аллеи. Под залог какого-нибудь документа можно было брать их и читать под фонарем».  

Маловразумительные формы работы съедали время и, как видно из писем Л. Добычина, порой раздражали библиотекаршу, но она жила по правилам, установленным властями, и приспосабливалась к ним.  

«Когда било десять», . Этому тоже можно верить. Рядом с профсоюзным садом, где библиотекарша клуба им. К. Маркса вела «работу среди масс на воздухе», часы на каланче бывшей городской управы (сейчас на ее месте – гостиница «Чернигов») отзванивали время. 

Мы с уверенностью можем сказать, что каждый вечер Годулевич шла маршрутом Цукерман: из сада по улице Советской (ныне пр. Гагарина) в свою квартиру на ул. Ш Интернационала, 74. Она могла спускаться от сада (в нагорной части города) к своей улице (в его нижней части) тремя дорогами. В целях экономии времени «библиотекарша» отказывалась от более комфортной, но отдаленной улицы Ленина (ныне Фокина); от более близкой к дому, но плохо обустроенной и крутой Васильевской (Горького), и шла по Советской (просп. Гагарина). Шла, преодолевая неприятные чувства, которые вызывали у нее обитатели венерического стационара – «люди в незастегнутых рубахах», обращавшиеся к ней из освещенных окон.

Итак, опознавательным знаком маршрута становится дом по улице Советской, 14, в котором в середине 20-х – начале 30-х находилось это лечебное заведение[31]. Как видно из отчетов заведующего венерической больницей врача Я. Каца за 1926-27 гг., в летний период, о котором идет речь в рассказе, число заболевших (особенно среди красноармейцев и «прочих граждан») резко увеличивалось. И все это вопреки огромной «санпросветительной деятельности» медицинских работников, включавшей лекции, «инсценировки сан-судов» и прочее[32].

«Все работаете, - говорила хозяйка, отпирая». Какая хозяйка? («Хозяин», впрочем, есть и в рассказе «Портрет» – Добычин 1999: 97, 98, 104).

– Московской (с 1918 г. – им. Ш Интернационала) до революции принадлежало состоятельным людям. В результате муниципализации, начавшейся в декабре 1918 г., уже в 1920 г., по сведениям Брянского губернского отдела коммунального хозяйства, на ул. Ш Интернационала частных домов не осталось[33]. Одни из них, включая флигели, надворные постройки были переданы учреждениям, другие, по ходатайству профорганизаций, союзов, по заявлениям частных лиц заселялись нуждающимися в жилплощади, третьи, так называемые «полужилые» дома, совмещали оба варианта (обычно жилой второй этаж с нежилым первым). Бывшие хозяева чаще всего вынуждены были довольствоваться небольшой площадью в доме или флигеле на правах квартиросъемщика, а иногда оказывались выселенными.

Дом 74, в котором проживала Евгения Иосифовна, до муниципализации принадлежал Зинаиде Вячеславовне Фогль, вдове директора (с 1906 по 1915 г.) Брянского среднего Технического училища. Своей доброй славой это учебное заведение во многом было обязано деловой и профессиональной хватке ее супруга – Домиана Антоновича Фогля, чеха по национальности, окончившего Пражский политехнический институт и после принятия в 1883 г. российского подданства трудившегося в реальных училищах Владимира, Иваново-Вознесенска, Скопина, Красноуфимска (Исайчиков 1996: 33).

На территории усадьбы З. В. Фогль находились 2 каменных дома и 1 деревянный флигель. Кто населял их после его муниципализации – не известно. Из описания строений, сделанного в 1920 г., ясно, что в главном 2-х этажном каменном доме на 1-ом этаже (49,32 кв. м.) проживало 33 человека; на 2-ом (19. 36 кв. м.) – 8 человек. В деревянном одноэтажном флигеле на 33. 69 кв. м. проживало 15 человек, а на 2-ом этаже второго каменного дома на 15. 1 кв. м. – 4 человека[34]. (Есть основания считать, что с 1920 г. 1-ый этаж именно этого дома некоторое время занимала «Еврейская советская школа».) Итого: 60 человек на площади 117. 38 кв. м., то есть около 2 кв. м. на одного человека Cкученность была огромной, хотя по тексту рассказа это не ощущается. Состав обитателей, если судить по добычинской характеристике дома и анализу сохранившихся заявлений на получение жилплощади, – пестрым. По сути, дома были превращены в коммуналки, где жизнь каждого человека была на виду. И сюжет «Матерьяла» вполне мог родиться оттого, что к соседу – «инженеру Сидорову» (или кому-то другому) «приходили гости <…> – инженер Смирнов из коммунального отдела и старушка Паскуднях из цеэрка» (или кто-то другие)[35].

Евгении Иосифовне принадлежала комната, в которой она проживала вместе с сестрой – Елизаветой (Рахиль-Лией) Иосифовной Беккер и ее маленькой дочерью – Верой (Шейшаной)[36]. Это подтверждает и текст заявления «библиотекарши» от 5 декабря 1923 г., адресованного в президиум Губернского профсоюза строителей, членом которого являлся ее родственник – Цукерман, чьей поддержкой она пользовалась:

«Прошу передать мне во временное пользование и под личную ответственность на период текущей зимы одну из 3-ех чугунных печей, каковые имеются в общежитие курсов союза и каковые, благодаря устройству там голландских печей, совершенно лишние за исключением одной. Мне же печь необходима, так как в моей квартире такой холод, что физически не представляется возможным обойтись без таковой, тем более, что у меня хронически больная сестра с маленьким ребенком. Приобрести ее на рынке – будет слишком чувствительно для моего ограниченного бюджета <…>»[37]. Написано рукой человека, осознающего свои права. И как близко по манере письма к тексту заявления Годулевич «о предоставления ей места в доме отдыха», «Работая на воздухе, <…> я не ослабила работу и в зимнем помещении. В результате мои нервы несколько расстроились». А, может быть, подобное заявление существовало и в действительности? Ведь заявлений, списков лиц, желающих поправить здоровье, в архивах множество. Реклама тех лет приглашала «всех трудящихся» на курорты: «Здоровье дороже денег», «Избегайте брать компенсацию», «Крепкое здоровье – хорошая работа!», – читаем на страницах «Брянского рабочего»[38]. Как член профсоюза Цукерман могла отдохнуть и полечиться не только в санаториях и домах отдыха Крыма, Кавказа (вспомним историю об ушибленных ногах матери и сестры Леонида Ивановича, которые они лечили на Кавказе (Добычин 1999: 292)), но и в Брянской губернии. Дома отдыха открывались на территориях муниципализированных усадеб: в Красном Роге (бывшее имение гр. А. К. Толстого), Хотылеве (кн. М. К. Тенишевой), Бытоши (В. К. Мельникова) и других местах[39]. Но наиболее реальным вариантом отдыха библиотекарши (за вычетом специализированных здравниц – для туберкулезных больных, детей и т. п.) был дом отдыха в поселке Жуковка, расположенном в 56 км от Брянска. (Статус курортной зоны, обретенный еще в 1914 г., Жуковка сохраняет и сегодня.) Стоимость путевки была невысокой, проезд оплачивался, а для сотрудников Губсовпрофа имелись квоты.

Так что у Цукерман были все основания для получения путевки. Да и сама она – «выдвиженка» из бедной еврейской семьи, трудолюбивая, обучаемая – была предана советской власти, которая дала ей работу, крышу над головой, определенное положение. Советская власть боролась с антисемитизмом, проявления которого стали ощутимы в начале 20-х годов. Отчасти это было реакцией славянского населения на приход во властные структуры всех звеньев большого числа евреев. В результате большевистская власть в стране (на фоне нескончаемых преследований, трудностей и бед) многими стала отождествляться с властью еврейской, что способствовало разжиганию юдофобских настроений. Меры против «погромщиков» и их агитации, согласно действовавшему закону от 27 июля 1918 г., предусматривались самые жесткие, вплоть до расстрела. О многочисленных примерах антисемитизма (в том числе выявленного во время чисток) сообщалось в газетах. Хотя к чему чужие истории, когда в 1924 г., в квартире, где проживала Евгения Иосифовна, пьяный сосед убил ее родную сестру, дочь которой с того момента стала совместной заботой ее и третьей сестры – Розалии Иосифовны[40].

Но не с этим событием связан сюжет рассказа.

«Раз Смирнов вернулся. – Да, – сказал он, – вы слыхали новые куплеты «Ленин любит деток»? – оглянулся и запел вполголоса. Приблизясь, Годулевич кашлянула. Стало тихо, дверь захлопнулась, и гости разошлись».

Смысл куплетов ясен и без комментария. В те годы такие песенки расценивались, как «антисоветская» пропаганда, подпадая под действие 58-й статьи Уголовного Кодекса РСФСР 1926 года. Эта же статья распространялась и на лицо, не осведомившее соответствующие органы.

Скорее всего, поэтому, когда «в газете появилось объявление о чистке в коммунальном», Годулевич решила « выступить там с материалом о Смирнове. Чтобы не забыть чего-нибудь, она составила записку». 

На чистку героиня отправляется как на работу, с привычным сознанием выполняемого долга и почти по тому же маршруту: снова по Советской, мимо «венериков», мимо клуба К. Маркса по направлению к комплексу Дома Советов на ул. Фокина (ныне просп. Ленина), одно из зданий которого – Дом съездов – занимал брянский драматический театр. На это настраивают афиши с портретами «корифейки Степанянц и прима-балерины Праведниковой»«на углах». В год написания «Матерьяла», а именно 21 апреля 1930 г. в театре состоялся «единственный концерт» народной артистки Республики, солистки Большого театра Е. В. Гельцер и ее партнера – солиста этого же театра В. Д. Голубина[41]. Создавая свою афишу, писатель ориентировался на образец реальной афиши о реальных событиях, но вставил в нее другие имена. По мнению В. А. Мешкова, «Добычин пародирует здесь литературных звезд того времени – М. Шагинян и Л. Сейфуллину. (Праведникова потому, что ее муж – В. П. Правдухин.)»[42]. В таком случае «дуэт» Сейфуллиной–Шагинян соотносим с понятиями примы-балерины (ведущей артистки труппы) и корифейки (танцовщицы кордебалета)[43].

Чистка же, скорее всего, происходила в Совете профсоюзов, который в 1926 г. обосновался в только что выстроенном здание Дома Советов. Именно в нем обитало большинство читателей библиотеки К. Маркса, включая самого Л. Добычина («Встречались абоненты и притрагивались козырькам»

Однако атмосфера чистки («На чистке было людно. Председатель был шутник <…> Коммунальщики сидели серые». Смирнов «дул на руки. Подсовывал их под себя, вставал и выходил позеленевший»), заставила героиню отказаться от принятого ранее решения. «Годулевич пожалела его».   «раскаивалась в этом малодушии». Но было поздно, так как в ее отсутствие Смирнов с Сидоровыми благополучно отбыли в Таджикистан, на большую зарплату. Лишь старушка Паскудняк – возможный свидетель этой истории, «тихая», «несмело улыбаясь» заговаривала с Годулевич.

"хронотопа" рассказа углубляет понимание атмосферы, мира, в котором живет писатель. Это – мир жесткого классово-социального регламента. Жить в нем – постоянно находиться на краю опасной бездны (указание во время чистки на нелояльные высказывания, означал приговор обвиняемому), а потому судьба человека зависит от случайности. Не нравственного решения, в котором есть прочность, а непредсказуемой игры настроения. Ведь пожалела же потом библиотекарша о "недонесении", да поздно…

Определенное место в рассказе занимает еврейская тема. Она выходит на поверхность в связи с образом Малинникова, который, как и Годулевич, не носит еврейской фамилии. Однако именно он «со скрипкой появлялся у окна, насупясь, и играл «Кол-Нидрэй»». Молитва «Кол-Нидрей» звучит в синагоге в начале вечерней службы самого большого иудейского праздника «Йом-Кипура» («Судного дня») – дня покаяния и отпущения грехов, который отмечался в 10-ый день месяца Тишрей (сентябрь-октябрь) Ее текст провозглашает отказ от обетов, зароков и клятв иудея, их давшего. («Обеты не будут признаны обетами, Обязательства не будут обязательными, а присяга – присягой». – Таковы заключительные слова молитвы.) (Бернсфельд 1991: стб. 797-803; Б/п 1991: стб. 676-680). Печальная, но внутренне экспрессивная мелодия «Кол-Нидрея» в литургии повторяется трижды, постепенно обретая силу звучания (от пианиссимо до фортиссимо). Любителям классической музыки она знакома по одноименной пьесе для виолончели с оркестром Макса Бруха (1881). Распространение в быту получила в местах проживания еврейского населения, к числу которых относился и Брянск.

Как большинство еврейских фамилий в рассказах Добычина, фамилия Малинникова заимствована из списков брянских торговых предприятий первых послереволюционных лет. Ее обладательница – Малинникова Геня Гениховна – торговала «мелочью» на Базарной площади Володарского района, в котором проживала в ту пору семья Добычиных[44].  

«приятного собеседника» героини, «товарища Шацкого из Клинцов» соотнесена с именем Годулевич, и уже поэтому переключает внимание на возможный прототип – непосредственного руководителя библиотекарши (в должности заведующего культотделом ГСПС), ее сверстника, члена партии с 1917 г. Абрама Григорьевича Шацкого (1900-1938). (По службе с ним был связан и Добычин.) В воспоминаниях героини о доме отдыха, масло, соседствующее с «приятным собеседником», преподносится едва ли не как «благость»[45]. Не исключено, что реальный Шацкий – молодой, динамичный, стремительно делавший карьеру соплеменник реальной библиотекарши, виделся ей если не божеством, то кумиром.  

Клинцах (до революции – посад, входивший в черту оседлости), а в Красноярске (название опять же на «к»), но с 1926 по 1929 гг. занимал ответственные посты в Брянске[46].  

События в доме отдыха связаны с осенью (между прочим, временем «тишрея»): «хлеб уже был убран, и кругом просторно было; ящерица побежала из-под ног; покрытые соломой, показались избы – сани и ходы валялись возле них»«смотреть» вместе с Эльгой Нохимовной Рог библиотекарша, заставляет вспомнить горшефсовет, которым руководил А. Г. Шацкий. После 15 съезда ВКП(б) в декабре 1927 г. непосредственной задачей этой организации было содействие проведению коллективизации сельского хозяйства, созданию колхозов и совхозов, укреплению их материально-технической базы и т. д.

Результаты коллективизации уже в мае 1930 г., после посещения трех брянских колхозов, запечатлел Добычин в несостоявшемся очерке для «Брянского рабочего». (Добычин 1999: 304; 307-308.). «Много <…>поучительного было, – заканчивает он письмо М. Слонимскому о своем «путешествии», – так что, если бы все описать (как кончается евангелие Иоанна), то весь мир не мог бы вместить этих книг». (Добычин 1999: 308).

P. S. Фотографии Евгении Иосифовны того времени, когда создавался рассказ, не сохранилось. Словесного портрета «Цукерманши» Добычин не оставил, хотя интонация ее реплик («Какие в Ленинграде Лозунги?», «Кто Теперь Считается Восходящей Звездой?»), приведенные в письмах именно так – каждое слово с большой буквы (Добычин 1999: 265-266) – выдают решительный и деловой характер. Если к ним добавить два слова из «Матерьяла» – «черная и шумная», – будет почти портрет.

На сохранившейся групповой фотографии библиотекарей послевоенного времени, она с подвижным лицом, маленькая, щупленькая. Такой и запомнили «библиотекаршу» ее сослуживцы.

14 августа 1944 г. приказом Брянского Облоно Цукерман Евгения Иосифовна назначена зам. директора Брянской областной библиотеки (ныне – Брянская областная научная библиотека им. Ф. И. Тютчева).

16 ноября 1944 г. назначена зав. отделом обработки литературы.

25 ноября 1949 г. переведена библиотекарем отдела книгохранения.

Дата выхода Е. И. Цукерман на пенсию неизвестна.

Е. И. Цукерман умерла 11 октября 1971 г. Похоронена на кладбище Советского района г. Брянска.

Хочу выразить признательность исследователям Л. В. Шориной и А. Ф. Белоусову за советы и помощь в работе.